Очевидное убийство

Увольняли Николя только на моей памяти раза три — правда, каждый раз «по собственному» — обычно после особенно громкого пьяного скандала. То Брюсом Ли себя вообразит, то неприличный натюрморт у начальственных дверей из подручного материала выстроит. Творческая, понимаешь, натура. Проходил месяц-другой, и блудный сын тихо и незаметно возвращался в родные редакционные стены. Принимали его обратно практически без звука — несмотря на беспробудное пьянство, писал он просто гениально. Заметочка о возгорании упаковочного картона на складе сантехники превращалась в подлинный бриллиант. Чувство стиля, точность, яркость… Как такой талант ухитрялся выжить в насквозь проспиртованной голове — непонятно. Однако ухитрялся. Количество выпитого у Николя никоим образом не сказывалось на качестве текстов. Сказывалось лишь на их количестве: если запой тянулся больше месяца, объем «продукции» неуклонно сокращался. Сама же «продукция» оставалась неизменно первоклассной.

Представить редакцию «Городской Газеты» без Николя Ни Двора было не легче, чем святого Петра без ключей. Комната, где он, в зависимости от времени суток, «творил» или отсыпался — хотя там обитало еще трое-четверо журналистов — называлась Николин Двор. Даже после его окончательного исчезновения, случившегося года полтора назад. Из очередного увольнения он не вернулся. Временами докатывались всяко-разные слухи — мол, в Австралию подался, в Тибет, в Израиль… Действительность явно превзошла самые смелые предположения. Нет, правда, правда, трезвый Николя — это малонаучная фантастика. Примерно как пьяный далай-лама.

Для моей хрупкой психики это зрелище оказалось чересчур сильным. Хотя, конечно, неприлично спрашивать о таких — почти интимных — вещах, но от вопросов я удержаться не смогла. Николя, однако, тут же отмел нездоровые предположения о кодировании, зашивании и… чем там еще закоренелых алкоголиков пользуют? Отмел легчайшим мановением руки:

— Да брось, я год не пью, это уже археология. С какой стати лечиться, я тебе что — больной? Просто надоело, пора делом заниматься. Лучше расскажи, кто там у нас еще остался.

Я вкратце изложила ему последние редакционные новости: кто пришел, кто ушел, кто какие перлы прозевал. «Уполномоченные послы» и «наиболее распространенные стоматологи», выловленные на прошлой неделе у одного из новичков (причем выловленные в последний момент — едва-едва номер не ушел в типографию), Николя восхитили не меньше, чем меня.

Мои представления об окружающем мире поплыли куда-то со страшной скоростью. Образ трезвого Николя в них не помещался. Ну никак. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. И вот однако же…

Оставалось развести руками и вслед за одним давним-предавним знакомым всепонимающе заметить: «Жизнь — большая». Много в ней разного помещается, это правда.

Боб и Николя мгновенно нашли общий язык, ударившись в рассуждения не то о художественных достоинствах спектакля, не то о боевых качествах чего-то огнестрельного. Терминология, которой они кидались, на слух приближалась к непечатной, хотя скорее всего, я просто этих слов не знаю. К счастью, минуты через три «мальчики» вспомнили о моем присутствии и начали наперебой меня развлекать. Боб стал пародировать то, что мы полчаса назад видели на сцене — не в обиду актерам будь сказано, но у него получалось куда смешнее — а Николя принялся рассказывать забавные случаи про тех, чьи портреты висели в фойе.

Хохотала я беспрерывно. Минут пять, если не все десять. На седьмом — а может, семнадцатом портрете я увидала смутно знакомые черты. Надпись сообщала, что это какой-то неизвестный мне Олег Садыков. Николя отмахнулся:

— Почти ничего не знаю, он недолго тут работал.

— Что так?

— Да не наш человек.

— Ну, Николя, ты прям как главный режиссер…

— Ото ж! Забыла уже? Я ж в театре не меньше торчал, чем в редакции.

— Ладно, чем же он «не наш»? — я, кажется, вспомнила, где я видела это лицо. Правда, в жизни оно было постарше.

— Фактура — сама видишь, дай Бог каждому. Телом владел изумительно, голос — отпад, портрет лица такой, что Аполлон от зависти удавится. В общем, бабы штабелями под ноги складывались. Герой-любовник как по заказу. У него и истории все с прекрасным полом были связаны.

— И много историй?

— Неужели тебе это интересно? Скукотища. Сперва Галюнчику из-за него пришлось уволиться, после того, как она его в туманную даль послала. Молоденькая актриска, без году неделя в театре, как посмела! Кстати, актриска-то средненькая. И не прогадала на всем этом. Сейчас в Питере, замужем за директором банка или что-то в этом роде. А потом народ Садыкова даже зауважал. Он Машку Царькову ухитрился с трона сбросить.

— В каком смысле?