Очевидное убийство

Стены многоэтажек, расчерченные рядами окон, напоминают решетки. Да еще решетки балконов, лоджий и «пожарных» лестниц с люками. Решетка слева, решетка справа — в целом получается этакий манежик для великанского дитяти. И, как бы для полноты впечатления, внутреннее пространство беспорядочно заполняется «игрушками»: на стене, вместо погремушки, малярная люлька, на «дне» лавочки, песочницы, трансформаторная будка, абстрактные железные конструкции для малолеток, видимо, призванные напоминать, что человек произошел от обезьяны, кое-где чахлая растительность и пыль. Везде пыль. Это, впрочем, неистребимая особенность нашего Города — полгода холодно, полгода пыльно. Бр-р-р! И за что я его люблю?..

В жидких кустах за трансформаторной будкой кучковалась компания, надо полагать, местных бомжей. Они странным образом напоминали перовских «Охотников на привале». Такие же серо-коричневые неброские костюмчики и такие же вальяжные (или вольготные?) позы.

Четыре подъезда из шести в нужном доме стояли нараспашку, два — красовались внушительными железными дверями. С кодовыми замками, естественно. Так. Код подъезда Никитушка мне, конечно, сообщил, но это не имеет значения.

Примем за исходную аксиому, что дивные синие глаза майора Ильина по-прежнему сохраняют свою проницательность, и Дина — не убийца. А поскольку труп таки имеет, то есть имел место быть, и вряд ли, даже при самой богатой фантазии, можно предположить, что можно покончить с собой, засадив ножик в собственную спину, — значит, убийца кто-то еще. Реальный человек, не дух, способный просочиться через вентиляцию.

Вообще-то, по свидетельству соседа, единственным посетителем была Дина, так что какой-нибудь дух был бы весьма подходящей кандидатурой. Вот только дух вряд ли воспользовался бы ножом. У них не те методы. Вселенского ужаса напустить, черепушками светящимися покидаться. Рыдающие скелеты и прыгающие цепи. Нетушки. Скелетов и полупрозрачных дев оставим всяким Скоттам и Шелли.

Чего, спрашивается, меня на мистику потянуло? Должно быть, из-за того, что мотива не вижу.

Ладно, мистика мистикой, а нож — это, значит, вполне реальная рука. А поскольку отдельно от тела они пока что передвигаться не умеют — разве что в триллерах и детских страшилках — значит, рука приделана к человеку из мяса и костей. И прежде, чем попасть в квартиру Челышова — каким способом, это я потом поразмышляю, — он должен был попасть в подъезд. Огражденный вроде бы кодовым замком.

Некоторому количеству знакомых код, очевидно, был известен. Самое простое — сосредоточить поиски убийцы именно в этом «количестве». Однако не выплеснуть бы с водой и ребеночка. Не станем изначально сужать круг поиска и внимательно оглядимся.

Дано: подъезд. Найти: способ попасть внутрь. Да не один, а побольше. Подвально-чердачную экзотику учитывать пока не станем, ограничимся дверью.

Проще всего — потенциальному убийце — дождаться кого-то из местных жителей, входящего или выходящего, безразлично, и воспользоваться открытой дверью. По собственному опыту знаю, что почти никто и никогда у тебя при этом не поинтересуется, кто ты такой и почему заходишь. Простенько и действенно. Однако, для потенциального убийцы довольно опасно — тот, кто тебя впустил, может об этом запросто и вспомнить.

Можно, вдумчиво приглядевшись, определить самые блестящие кнопки. Но это хорошо, когда замок ставили хотя бы с полгода назад. А что мы имеем здесь? Месяц-два, не больше. Все кнопочки равно сияют новизной.

Есть и другая возможность. В моей жизни встречалось немало подъездов с кодовыми замками. И не всегда, подходя к заветной двери, я могла вспомнить нужный «сим-сим». Иногда — при моей патологической восприимчивости к цифрам случай уникальный — по забывчивости, чаще по более прозаическим причинам — нет ничего проще, чем забыть что-то, чего никогда не знал. Но, как подсказывает опыт, не я одна такая недоинформированная. Практически в каждом подъезде обязательно проживает какая-нибудь склеротичная бабуля или молодая мамаша, насмерть затюканная заботами о малыше, поэтому…

Ну конечно, так я и думала. На боковом обрезе дверного проема, прямо на штукатурке, в месте, затерянном среди окружающих выпуклостей и выбоин, но весьма заметном, если знаешь, куда смотреть, — красовались заветные цифры. Тридцать восемь попугаев. То есть, попугаев там, конечно, не было, это я, когда Никита сказал «три-восемь», превратила цифры в запоминающуюся картинку.

Итак, желающий войти в эту дверь не должен был испытать особых затруднений — достаточно внимательно осмотреться. А мне в первую очередь надобно поглядеть, что за персонаж такой — сосед покойного, и можно ли ему — соседу, а не покойному — доверять.