— Ты меня слышишь, деточка?! Тебя ждут в пятом кабинете! — грубо произнесла хозяйка борделя в ярко-красном бархатном платье со светлыми волосами, уложенными в невероятную прическу, которая напоминала стог сена. Это был редкий момент, когда она не надевала парик. Отсутствие искусственных волос означало, что в голове этой женщины сумбур, и что-то выбило ее из колеи. Мимо нее проскочила Наталья, завязывающая халат на ходу. Она ненавидела посещать кабинеты (так называли комнаты в борделе Нинель, в которых происходила любовь «на скорую руку», как ее называли сами девицы). Времени отводилось мало, а энергетических затрат, чтобы клиент остался доволен — больше. В нескольких маленьких комнатках стояли узенькие кровати, отделялись они друг от друга тонкой перегородкой. Чаще всего в «кабинеты» приходили представители пролетариата. Людьми они были экономными, но женской ласки хотели не меньше, чем богачи. Главному купидону дома терпимости — Нинель — пришлось идти на уступки, потому как она понимала, что в нынешних условиях каждый клиент, пусть даже и неплатежеспособный, приносит доход в ее кошелек.
Забавная женщина была ветераном проституции. Выглядела она забавно: глаза ее были так выпучены, будто она была все время удивлена. В детстве Нинель перенесла инфекционную болезнь, а этот дефект был побочным эффектом.
— Меня клиенты любили! — часто хваталась она. — Бывало, придет мужчинка, обделенный природой, снимет штаны, а там — полная беда. А на мое лицо посмотрит — и спокойнее ему! — гоготала самоироничная женщина. Бордель она получила по наследству, ее мать была проституткой и обслуживала вельмож, один из которых на свои деньги обустроил для себя и друзей приятное место для отдыха от семьи, а ее поставил во главу дома терпимости. Много лет она была радушной хозяйкой, пока не состарилась.
— Маман и с царскими особами якшалась! — понизив голос произнесла Нинель, не скрывая гордости за свою родительницу.
Женщина любила выпить, а после — философствовать о том, как испортила людей революция. Она оглядывалась назад и вспоминала о том, как чудесно жилось раньше:
— Вот бывало, придет мужчина, проведет приятно время в моей компании и оставит не только ту сумму, которую должен за время проведенное со мной, а еще и сверху добавит немножко! Интеллигентные люди были! А сейчас что?! Пользуют по полной, а как платить — руками разводят! Где справедливость?!
Нинель не разделяла клиентов на красных и белых, большевиков и меньшевиков, ее интересовал человек как источник дохода. Несколько раз ее вербовали в ряды доносчиков, но она поясняла: в ее доме мужчины снимают одежду с тела, но не с души.
— Они ведь не болтать приходят к моим девчонкам! Наши услуги и так недешево обходятся, а с болтовней мы разорим пол Москвы! — иронизировала Нинель. Конечно, в ее борделе бывали и те, кто был вне закона и, как правило, они были весьма щедрыми людьми и не калечили ее «товар». В той событийной гуще, которая замешалась в первой четверти двадцатого столетия, разобраться, на чьей ты стороне, было сложно. Условно появились две воинствующие стороны, и по ту, и по другую были звери, которые во время схватки вгрызались друг другу в глотки, заливая кровью все вокруг. Нинель предпочитала оставаться в стороне и была рада всем, восклицая:
— Какую партию кто исповедует — чихать я хотела. Передо мной — как перед Богом: все равны!
Бордель Нинель находился недалеко от центра. Это был небольшой особнячок дворянина, сосланного на каторгу в первых годах двадцатого столетия за вольнодумие и барские замашки, а также в связи с подозрением в политических преступлениях. У матери были владения в пригородной усадьбе, что было очень удобно: туда приезжали только свои люди. Но его отобрали под склад деталей для тракторов, и кроватные труженицы остались на улице. Затем она сняла огромную квартиру и ютилась там до своей смерти. Продолжившая «бравое» дело, дочь искала возможности устроиться более удобно и приложила максимум усилий, чтобы ее просьбу рассмотрели. Новоселье она отметила с шиком. За «заслуги перед отечеством», а точнее — благодаря тому, что доблестная Нинель была любимицей сразу нескольких общественных деятелей, занимавших серьезные посты при вожде пролетариата, ей достался дом для острых нужд. Откуда недвижимость у дамы, занимающейся непристойностями, говорить было не принято. Но все знали, что под покровом ночи к ее дому могли подъезжать автомобили из которых выскальзывали особенные посетители. В подобные торжественные моменты в доме терпимости стоял ажиотаж, таких гостей принимали как царственных особ и без оплаты. Точнее, они могли оставлять деньги девушкам по собственному желанию. Обычно эти мужчины, скрывающие свои имена, не скупились, а хозяйка борделя в приступах щедрости позволяла девушкам оставлять себе всю сумму.
Лье попала к Нинель не в лучшей форме. Ей очень нужна была работа, поэтому она была готова на все:
— Я могу мыть, убирать… Мне бы только спрятаться, — произнесла она, рыдая. — Мне некуда податься!