Очищение (ЛП)

Представление о сношениях с пьяными и обычно грязными чужими мужиками, даже белыми, внушало Кики такое отвращение, что её тошнило даже при мысли об этом, но она понимала, что достигла момента в жизни, когда у неё, по сути, не стало и так-то ограниченного выбора. Кики знала, что в Америки есть одно-единственное правило, правило превыше всех остальных. '’Достань деньги». Не имеет значения, как ты этого добился, у тебя есть деньги, и точка. Иначе ты кончишь как те седые бездомные женщины со всеми их пожитками в тележках, которых Кики встречала на 82-й авеню и на Сэнди-бульваре. И никаких пособий, программ позитивных действий или разнообразия для бедных белых курочек. Несчастные белые бабёшки или воровали, или предлагали себя или о них забывали. Если у тебя белая кожа, ты либо достанешь деньги либо безвозвратно опустишься на дно.

Не бери в голову всё то дерьмо, что ты видишь по телевизору, про прекрасное многообразное, расово смешанное общество, где всё ещё существует средний класс и надёжное имущество, и всё мило и весело. Это телевидение. Это ненастоящее. Зато 82-я авеню была настоящей, бедность была настоящей, наркотики — настоящими, парни и иногда девушки, которых возвращали мёртвыми и искалеченными из Ирака, были настоящими, и жизнь белой матери-одиночки была сущим адом. Кики не знала, что хуже: возможность совершенно потерять свою красоту из-за наркотиков и бесконечной работы за самую низкую плату, или с возрастом и из-за обманутых надежд, или же ещё некоторое время остаться довольно привлекательной и сексуальной. У обоих выборов были свои недостатки и проблемы.

Кики открыла дверь дома-прицепа и увидела там свою мать-алкоголичку, сидящую на диване, глядя мыльную оперу по телевизору, с бутылкой пива в руке и ещё несколькими пустыми на кофейном столике перед ней.

— Привет, мам, — сказала она.

В ответ — ворчание. Мэй Маги был сутулой, расплывшейся женщиной за пятьдесят лет, небрежно одетой в бесформенное платье и выглядевшей на все семьдесят. Кики понимала, что ей невероятно повезло: мать ещё рядом и заботится об Элли. Они договорились с Мэй, что та присмотрит за ребёнком за упаковку в двенадцать банок дешёвого местного пива в день. И сверху дополнительное пиво, которое Мэй сможет достать сама на собственные случайные заработки и тощую военную пенсию по случаю потери кормильца, которую правительство США, хотя и с перерывами, по-прежнему ей выплачивало.

Это был единственный источник дохода, на который она вообще могла надеяться, так как несколько лет назад социальное обеспечение рухнуло. «Административные задержки» выплат этой военной пенсии становились всё длиннее и длиннее, как и всех остальных федеральных пособий, во всяком случае, тех, что касались белых. Кики не была замужем за отцом Элли, а в армии легко затерялось их совместное «Заявление о гражданском браке», которое в любом случае распространялось только на однополые пары, так что она никогда не получала от государства ни цента.

Мэй была неплохой женщиной, за исключением своего безнадёжного пьянства. Она не была опустившейся пьянчужкой, и больше склонялась к плаксивой жалости к себе, правда, не слишком часто. Мэй никогда не била и не ругала Элли, позволяла малышке смотреть с ней телевизор и слушала её лепет, не давала ей выходить из дома-прицепа на улицу, и всегда проверяла, чтобы девочка получила бумажную тарелку с какой-нибудь едой, хотя бы с макаронами, тунцом или, по крайней мере, тем, что было в доме. Прежде чем положить девочку в кроватку на ночь, Мэй проверяла, чистый ли у малышки подгузник, а потом садилась перед телевизором и пила до потери сознания. Кики росла точно также, и, во всяком случае, дожила до совершеннолетия.

— Мама, мне нужно, чтобы ты осталась сегодня на ночь, а потом, может быть, взяла Элли к себе на некоторое время, — обратилась Кики к Мэй. — Я собираюсь много работать с этого времени. Хочу уйти сегодня вечером и не вернусь до утра.

— Снова будешь блудить? — фыркнула старушка.

Кики не попыталась уйти от вопроса.

— Я иду, чтобы достать деньги, мама, — просто ответила она. — Мне нужно увезти Элли из Орегона, где её не достанет служба защиты детей. Иначе они отберут её и продадут каким-нибудь богатым ублюдкам. Я знаю, ей было бы лучше с ними…».

— Лучше, чем со мной, значит, — проворчала старушка.

— Лучше, чем с любой из нас, — спокойно ответила Кики. — Нет смысла отрицать правду, мам. Но этого не случится. Я не дам им отобрать её, да, из эгоизма. Элли моя. Эти богатые сволочи и суки забрали всё остальное, а что не взяли себе, отдали грёбаным ниггерам и мексиканцам, но они не получат Элли. Так я хочу. И для этого мне нужно достать денег.

— Только на этот раз не позволяй довести себя до крэка[26], ладно, голубка? — попросила старушка, со вздохом закрыв глаза.

— Я не сяду на иглу, мама, — сказала Кики, скрестив пальцы и надеясь, что сможет сдержать обещание, хотя будет тяжко.

— Мамуля! — закричала золотоволосая полуторагодовалая девочка с одним памперсом, которая прискакала в комнату из спальни и обняла ногу Кики.