Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Такая громоздкая задача — сделать из общества некое подобие ньютоновского механического и механически надежного управляемого мира — не могла быть поставлена совершенно во всех отношениях.

Поскольку орудием этой перестройки должна была выступить некая «Наука думать», изложенная как очень широко понимаемая логика, Милль не мог обойтись без какого-либо понятия сознания. Все-таки логика, если брать за основу учение Джеймса Милля, — это описание того, как складываются последовательности идей. Описание или предписание о том, как их складывать правильно. Но отец Милля, как вы помните, превратил сознание лишь в имя или тень. Соответственно, это место оказалось слабым и у сына.

Русский издатель Миллевской «Системы логики» и знаток ассоцианизма Владимир Николаевич Ивановский (1867–1939) писал об этой слабости:

«Точно так же у Милля совершенно не определены такие основные понятия, как «сознание», "восприятие внешнего", и т. п. Раз, согласно берклеянской предпосылке Милля, о внешних вещах мы не знаем ничего, кроме состояний сознания ("возбужденных этими вещами"), то единственным содержанием нашего знания могут быть эти состояния сознания, как таковые.

Между тем, Милль без оговорок и дальнейших разъяснений говорит (напр., кн. 1, гл. VIII, § 2) о «восприятии» (perception), противополагаемом им "внутреннему сознанию" (internal consciousness), о "внешнем и внутреннем сознании" (кн. III, гл. XXIV, § 1) и т. п. Как, каким образом из состояний сознания, как таковых, получается "внешнее восприятие", этого Милль не объясняет» (Ивановский. Дж. Ст. Милль и его «Система логики» // Милль. Система логики, с. XXIX).

Замечания Ивановского совершенно верны. Но в первом случае Милль просто идет вслед за отцом, говоря не о сознании как таковом, а о том, что мы можем ощущать снаружи и внутри тела: «…факт или явление (безразлично, относится ли оно к области внешнего восприятия или же к области внутреннего сознания)» (Милль, Система логики, с. 121).

Иными словами ему, как и отцу, просто безразлично, каким образом назвать ту вещь, о которой он говорит. И это воспринимается не более, чем небрежность.

А вот во втором примере, указанном Ивановским, эта небрежность оказывается уже не личной и разрушительной, потому что выливается в слабость всей ассоциативной школы: и слабость эта в основаниях всего рассуждения:

«Существование, поскольку им занимается логика, имеет отношение лишь к явлениям — к действительным или возможным состояниям внешнего или внутреннего сознания (нашего или других людей).

Состояния сознания (feelings) чувствующих существ или возможности таких состояний сознания — вот единственные вещи, существование которых может быть предметом логической индукции, так как только их существование может быть предметом опыта в отдельных случаях» (Там же, с. 549).

Узнаете? Вещи, которые могут быть предметом логической индукции, — это то самое, из чего рождается «назад к вещам» через логику, захватившее Европу век спустя.

Создавать подобные построения, не определив исходные понятия, недопустимо даже при всем уважении к великому отцу. А то, что отец тут присутствует, показывает использование понятия feelings в значении сознание, столь свойственное Джеймсу Миллю.

Правда, попытка поговорить о понятии сознания все-таки делается Миллем в конце книги — в главе «Законы духа». На мой взгляд — это краткое переложение книги отца. Во всяком случае, начинается оно, по сути, с той же мысли Локка, которой Джеймс Милль начинал свой «Анализ»: