Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

«Самые внушения чувства и духа, когда они восходят в нас на высшую степень развития, непременно становятся предметами сознания. Без сознания мы — не мы, наше — не наше. Отсюда само собой явствует, что сознание есть истина философская, то есть непосредственно присущая человеку: оно не выводится из какой-нибудь другой истины, по крайней мере, приступая к исследованию человеческой природы, мы не можем ни откуда вывести его» (Там же, с. 54).

Шпет выказал свое отношение к Карпову такими словами: «…Независимо от влияния плохо понятого Рейнгольда, Карпов и по существу отрывается от Круга, скатываясь под гору философии к крайнему психологизму» (Шпет, Очерк, с. 171). Довольно значительное признание независимости Карпова от немцев. Но еще важнее указание на то, что в своих рассуждениях Карпов освобождается от зависимостей тем, что задает вопросы об исходных понятиях. А они для философии оказываются психологическими. Вот и в приведенном отрывке я бы перевел слова Карпова так: сознание есть истина не философская, а психологическая, это некая данность, непосредственно присущая человеку. И ее нельзя вывести рассуждением из других философских понятий просто потому, что оно совсем иной природы, чем философские понятия. Оно некое свойство человеческой природы, и для того, чтобы им обладать, вовсе не обязательно быть философом.

«Сознание — первое слово, изрекаемое нашим существом, или первая нить, за которую хватается и ум в своих исследованиях и воля в своем избрании. Сознание есть сознание: иного предиката, то есть высшего понятия приписать ему невозможно. Ровным образом, сознание есть истина, ясная сама по себе: это очевидно и без доказательств» (Карпов, Введение, с. 54–55).

Это несколько восторженное определение сознания несколько невнятно, если только не вспомнить, как сейчас Наука и особенно философия определяют тело. Дать определение таким привычным вещам, как тело или сознание, в первый раз очень трудно. Тело есть тело! Вот оно! Посмотри и поймешь, скажет простой человек. Философ-постмодернист напишет поэму о теле, и она будет не более точна и содержательна. Но кто-то должен взять на себя труд создать исходное определение, определение для битья, определение, о котором все будут говорить: Карпов был не прав, считая, что… Создание исходных определений — жертва и своего рода философский подвиг.

«Все методы воспитания, все науки, целая жизнь клонятся к тому, чтобы все предметы ввесть в область сознания: но для прояснения самого сознания нет и не нужно никаких способов; потому что ясность— существо его. Можно, правда, сознавать предмет темно: но в таком случае должно разуметь не темноту самого сознания, а сознание темноты известного предмета; поэтому само в себе оно всегда ясно» (Там же, с. 55).

Это редкий пример, когда Карпов не прав, утверждая, что сознание не может быть мутным. Может. Он сам показывает, что наш язык позволяет говорить о темноте или мутности сознания. Иначе говоря, наблюдения, собери их Карпов, говорят о возможности неясного сознания. Но Карпов спорит с этим с точки зрения философской, потому что хочет сказать, что природа сознания — ясна. И я с этим согласен. Замутнения же в него вносятся, и это значит, что в его природе заложена и способность принимать мутные понятия, от чего создается ощущение замутнения всего сознания, но само по себе оно всегда ясно.