Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Что же касается новой русской науки о сознании, то тут, кажется, все ясно. Сами советские философы устами Дубровского сказали, что новое появилось в конце советской эпохи и кто говорил это новое.

О них и рассказ, как об ином понимании сознания.

Глава 4. Новая русская наука о сознании. Мамардашвили, Зинченко

Новая русская философия сознания родилась в 1977 году — в самый пик Брежневского застоя. Родилась она в небольшой статье философа Мераба Константиновича Мамардашвили (1930–1990) и психолога Владимира Петровича Зинченко (р. 1931).

В 2003 году Зинченко писал о Мамардашвили в «Большом психологическом словаре»:

«Идеи Мамардашвили о превращенных формах сознания, о человеческой свободе, свободном действии, о культуре, о расширении сферы объективного за счет включения в нее субъективного, об онтологии сознания и психики, об этике мышления, природе мысли и творчества, о невербальном внутреннем слове, о рефлексии, о хронотопе и дискретности жизни психологии еще предстоит освоить».

Вот расширению сферы объективного за счет включения в нее субъективного и была посвящена их совместная статья, помещенная в самом оплоте коммунистической идеологии — журнале «Вопросы философии». То, что статья не укладывалась в марксистское мировоззрение, вы уже поняли по тому, как воспринимает ее Дубровский в предыдущей главе. Но что в ней было действительно иным?

Внешне статья написана, как полагается. Авторы цитируют Маркса и используют множество научных терминов. Иначе говоря, редакция распознала ее как марксистскую и правоверно научную. Тем более, что называлась она так, что у любого редактора мгновенно происходило засыпание: «Проблема объективного метода в психологии». К тому же первую треть и заключение статьи вообще невозможно читать психически здоровому человеку. Эта такая наукообразища, что скулы ломит.

Но это прием — иначе говорить было нельзя. Поэтому читать статью надо как зашифрованное донесение, опуская слова-паразиты и вникая в смысл сказанного. А смысл, если возвращаться к словам Зинченко, в том, что субъективное — не идеально, с ним не надо воевать. Оно — часть действительности и его надо изучать так же, как любые физические явления. Субъективное, то есть сознание, — есть физическая действительность, сродни физическим полям, и находится оно не в мозге, как не может находиться в мозге электромагнитное поле, порождаемое его электрической деятельностью. Сознание должно рассматриваться пространственно!

Кстати, а почему оно не рассматривается пространственно? Так ведь мы интеллигенты, а интеллигент — это несущий свет с Запада в Россию. А на Западе Декарт сказал: сознание непространственно! Декарт-то вовсе не о сознании говорил, но раз научная традиция понимает его так, значит, все правоверные сектанты Психологии будут верно служить продвижению идей Декарта.

С разрушения этого самообмана и начинают Зинченко и Мамардашвили.

«Но основная трудность относится к возможной пространственности психических процессов и их продуктов. Ведь в случае искусства ясно, что стоит нам мысленно лишить, например, изобразительные его жанры пространства, как мы тем самым уничтожаем его.

Но почему же мы с легкостью необыкновенной проделываем подобную варварскую процедуру с психической реальностью? Нам напомнят, что о пространственности психического в соответствии с декартовым противопоставлением души и тела говорить вовсе не принято.