Очищение убийством

Серый рассвет коснулся окна кельи. Фидельма была уже одета. Сегодня — заключительный день великого синода, день, когда Освиу должен сделать свой окончательный выбор. Если она не сумеет раскрыть тайну убийства Этайн, Ательнота и Сиксвульфа, сплетники распустят такие слухи, что приведут к войне, которая может выплеснуться за пределы Нортумбрии. Все тело у нее затекло, а ум уже мутился от постоянных раздумий об этой тайне.

Вот она услышала шум — кто-то торопится по коридору, — и сердце у нее забилось быстрее. Некое шестое чувство сказало ей, чьи это шаги, она открыла дверь кельи, и запыхавшийся Эадульф едва не столкнулся с ней на пороге.

— Сейчас не время извиняться и раскланиваться, — отрывисто сказал он. — Рыбак оказался прав. Тело нашего покойного оплакиваемого друга Сиксвульфа найдено. Его принесло к берегу гавани.

Не говоря ни слова, Фидельма двинулась за братом саксом, а тот торопливо вел ее от странноприимного дома по галерее к монастырским воротам и дальше, вниз по петляющей дороге. Потом тропа по обрывистому утесу привела их вниз, к морю, где река впадала в залив — гавань Витби.

Не было нужды спрашивать дорогу туда, где тело монаха-сакса было выброшено на берег.

Несмотря на столь ранний час, на полосе, затопляемой приливом, вокруг чего-то напоминающего промокший мешок толпились зеваки. Люди расступились, чтобы пропустить двух монахов, с особым любопытством поглядывая на сестру Фидельму.

Тело Сиксвульфа лежало на спине, глаза остекленели и были обращены к небу. Фидельма поежилась. В последний раз она видела его в винной бочке, после этого над телом его потрудились камни и волны. От одежды остались одни клочья, облепленные водорослями.

Брат Эадульф переговорил кое с кем из толпы — судя по всему, то были рыбаки.

— Один из них, выйдя рыбачить на своей лодке, заметил в море тело, — рассказал он Фидельме. — Ухватил, потащил его за собой и выволок на берег.

Фидельма кивнула — медленно и удовлетворенно.

— Тот рыбак, которого ты расспрашивал вчера вечером, сказал, что тело должно всплыть где-то здесь через шесть-двенадцать часов. Он был прав. И заметь, Сиксвульф утонул не в море, а в монастырской винной бочке — обрати внимание на его рот.

Она нагнулась и с усилием открыла рот трупа.

— Он в красноватых пятнах, — выдохнул Эадульф, — едва заметных, но можно видеть красноту вокруг губ и в самом рту. Однако в твоих словах я никогда и не сомневался.

— Красное вино, — сказала Фидельма, не обращая внимания на его похвалу. — Его утопили в красном вине, как я и сказала.

Затем она освободила от тряпья Сиксвульфа.

— Посмотри на это. Что ты об этом думаешь?

Эадульф нагнулся, и глаза его сузились.

— Ссадины, несколько легких кровоподтеков, уже бледных, вероятно из-за пребывания в воде. Сильные пальцы. Сильный человек держал его, не давая подняться.

— Вот именно — сильные пальцы. Его держали, погрузив в бочку, до тех пор, пока он не захлебнулся в вине. И тут, должно быть, появилась я. Когда же я упала с табурета и лежала без сознания или, возможно, когда ты отнес меня в мою келью, убийца вытащил тело из бочки, потом проволок по проходу и выбросил в море. Бедный Сиксфульф!

— Еще бы только знать, о чем он собирался тебе поведать, — пробормотал Эадульф.

— Кажется, я уже знаю, — тихо проговорила Фидельма. — Посмотри, нет ли на нем сумы.

Эадульф порылся в груде мокрого тряпья, в которую превратилась одежда монаха, но не нашел ни crumena, ни pera, с которыми обычно монахи не расстаются. Зато, удивленно хмыкнув, обнаружил в самой одежде маленький льняной sacculus,[21] пришитый изнутри. В старые времена монахи обоих полов носили только crumena, маленький мешочек или котомку через плечо, в коей хранились деньги или личные вещи. Иные, как Ательнот, носили pera — кошель на шее. Но вот появляется новая мода — для хранения личных пожитков монахи стали предпочитать мешочек из льна, вшитый в складки одежды. Этот обычай зародился у франков, которые называли мешочек мошной или карманом.

— Что ты об этом думаешь, Фидельма? — спросил Эадульф с любопытством.

К ткани маленькой круглой застежкой из бронзы с красной эмалью и забавными узорами был приколот обрывок пергамента.

Фидельма несколько мгновений рассматривала находку и наконец воскликнула в восторге:

— Именно это я и искала.

Эадульф пожал плечами.

— Не понимаю, как это может нам помочь. Сиксвульф был саксом. И я могу сказать тебе, что это саксонская работа. Рисунок древний, дохристианский, символ древней богини Фригг…

Фидельма прервала его:

— Полагаю, это нам очень даже поможет. И я говорю о пергаменте, равно как и застежке.

Эадульф скривился.

— Опять на греческом.

Фидельма кивнула удовлетворенно.

— Здесь написано: «Любовь, расслабляющая члены, снова сотрясает меня, сладко-горькое создание, от которого нельзя убежать».

Эадульф раздраженно поджал губы.