Очистительная исповедь о дне, когда я согрешил, прочитав "Эмобой"

Постельные сцены, занимающие треть всего действия романа, настолько упороты, что создается впечатление, будто Антошка нагло над нами угорает. Их было штук пять или шесть, если не считать постоянной обнаженки, и разной степени развратности. Тут вам и умелые ручки, и жесткий петтинг, и групповушка, и гомосятинка, и классика, и даже романтичные акты пылкой юношеской любви. Но описывается это все так, что любой пьяный слесарь пятого разряда дядя Коля, делящийся с приятелями воспоминаниями о молодости, почувствует себя великим порнографом. Еще треть повести занимают бессмысленные события, которые ни на что не влияют, и наркотический угар, в который облачены тривиальный архетип сюжета о порабощении мира и банальное пиздострадание. И последняя треть отдана до жжения на покрасневшем от руки лбу высказываниям о любви, которая, по сути, измеряется только длиной члена и глубиной вагины и рано или поздно заканчивается в койке. Наш великий Эмобой Эгор горазд не только карать и миловать своих обидчиков и пускать слезы и сопли, но еще он способен и на любовь. К концу повести отшпилил во сне Риту, вернув ее к жизни своим “генератором удовольствий”, затем безглазую эмокуклу, которая, вдоволь утолив свою похоть и залетев, встала и ушла, не потребовав даже алименты, затем, в это трудно поверить и не спрашивайте меня, как, - мега-бабочку, которая тоже залетела от него, ну и под занавес нашей пьесы - свою зазнобушку, избрав для этого самое романтичное на земле место - кладбище. И судя по окончанию акта любви, меня не удивит, если залетела и она.

Заканчивается эта содомия, помимо сцены секса на кладбище, очередным, еще более мозговыносящим и погано рифмованным приходом. Оказывается, Эмомир создан подсознанием самой Кити, и когда Егор откинулся, она не захотела, чтобы он откинулся, поэтому он переселился в Эмомир, который захватила мега-бабочка и эмокот Бегемот, а сама бабочка на самом деле мега-кто-то-там, которая пять тысяч лет проспала, и ее разбудил сам сатана, и она заревновала Эгора к Кити, поэтому отравила ее поганым еблоком, но если Кити отбросит копыта, то всем полный коллапс и депрессуха, и даже не хочу уже знать, как и почему все это работает.

Но самое отвратительное даже не эта исповедь озабоченного подростка в кабинете нарколога, именуемая сюжетом, не бесконечные пиписьки и не порево с бабочками и куклами. Отвратителен язык повествования. Мне искренне не понятно, для кого писалась эта повесть. Люди, знающие и понимающие слова типа “апологет” или “катарсис”, закроют книгу от первонаха, превед, медведа, йа креведко и ушлепков, да и сомневаюсь, что вообще за нее возьмутся. А контингент, для которого “позитиффчик” и “сатисфекшн” - норма общения, останутся в недоумении от “виктимности” или “мимикрии”. Ужасно утомляют древние, как “Удафф.ком” или “Упячка”, шутки, приколы, мэмы и присказки, которыми бросаются все без исключения персонажи и удивительно, но всегда невпопад. Утомляют и толкаемые ими эпичные речи, будто бы вырванные из диссертаций по молодежным субкультурам, которые, правда, на общем эмобредовом фоне делают повесть еще нелепее, чем она есть. Отдельного внимания заслуживают шикарные перлы, которые Антошка выдает буквально с первых строк и не прекращает до самого финиша. Приводить примеры бессмысленно и слишком утомительно, поскольку фактически любой абзац является инвалидом русской словесности. Но больше всего ярость вызывает паршивое рифмоплетство. Стихи плетут почти все герои, и так это у них говенненько получается…

Главная фигура сексуальной революции,

вождь секс-коммунизма — Комиссар Поллюции,

диктует права, милует невинных,

удовлетворяет неудовлетворимых.

Сегодня его день, сегодня его ночь,

сегодня он хочет всем нам помочь.

А если кто считает, что в этом не нуждается,

то только опасно и трагично ошибается.

От каждого по способностям,

каждому по потребностям.

Нет места для ложной скромности!

Нет места для лютой ревности!

Комиссар ходит, целуя, походя,

тех, кто сходит с ума от похоти.