Очкарик 2

— Можешь не объяснять, — разрешает Асем, хмыкая. — Я уже твою мысль поняла. Из головы. Ты как будто умеешь представлять общее из небольших видимых частей…

— В общем, вариантов было немного. Кем ещё могла оказаться орчанка, умеющая читать, писать, и происходящая из богатой и знатной семьи?

— Так ты просто наугад сказал?! — Асем возмущенно упирает палец мне в грудь, пытаясь что-то пристально разглядеть в моих глазах.

— Угу, — не спорю. — Дорогие подруги, я не обладаю умением читать мысли. Потому объясните, пожалуйста, что на вас накатило. Когда вы голые полезли меня штурмовать.

— Я тебе уже ответила, — недовольно говорит орчанка. — Эта сумасшедшая полдня смотрела, как ишак охаживает обеих кобыл по очереди. А потом сказала, что мы должны сделать это же самое с тобой, потому что, может быть, вообще долго не проживем…

— А что, дельная мысль, — в полудреме бормочет виновница недоразумения, посапывая у меня на плече. — Хотела, как лучше.

— Она просто не протрезвела ни тогда, ни сейчас, — смеюсь. — И время от времени чувствует себя в нашей компании неуверенной. А что делает разумный, чтобы поднять собственную самооценку?

— Показывает то, в чём он лучше окружающих. Или думает, что лучше, — оживившись, мгновенно реагирует Асем.

Глядя на Хе уже совсем другими глазами.

— Вот ты дура! — искренне прорывает орчанку в следующий момент.

— Я не дура, я просто ещё не протрезвела, — флегматично парирует создательница переполоха. — А человек умный, — меня гладят по плечу. — Он, кроме прочего, нам с тобой глупостей сделать не даст. Потому что ему с нами хорошо, как ослику с кобылами… Я о его эмоциях сейчас.

* * *

Риф не жалел ни о чём.

Родню по его просьбе орквуды трогать не стали — а до остальных людей ему дела не было.

То, что в селении забрали всех коней, его тоже волновало мало: кто сильнее, тот и прав.

Конь, подаренный орчанкой, остался с ним. На угрозу полусотника (но это потом оказалось, что он полусотник), Риф твердо ответил:

— Плох тот боец, что тут же уступает. Убьёшь меня — не узнаешь, кто где золото прячет.

Вопреки опасениям, с ним поступили честно. Он помог отряду — отряд не тронул ни его, ни родичей.

По старым наёмничьим правилам, ему вручили целый золотой аванса, который он тут же передал своим:

— Я себе больше заработаю.

Родственники посмотрели неодобрительно, но сказать ничего не решились: еще недавно монета принадлежала богатой семье, жившей за три дома. У родни хватило ума понять: между ними и отрядом орквудов стоит только Риф.

Одно неверное слово — и всё ведь может перемениться.

— Не жалеешь, что сменил занятие? — добродушно спросил полусотник, когда они отъехали уже лиги на две.

— Людишек в твоём ауле не осталось, почитай, кроме твоей родни, — хохотнул с другой стороны кто-то из десятников. — И земли освободились, и кое-что из инвентаря. Паши — не хочу.

— У нас с водой проблема, не с землёй, — рассудительно ответил полукровка.

С удовольствием замечая: едущие вокруг на гораздо худших конях орквуды прислушиваются к его словам, не перебивают.

В селении никто из людей допрежь так уважительно с ним не обращался.

— Ну так теперь вся вода тоже ваша? — после хорошей добычи, плюс кони, полусотнику явно хотелось поговорить.

— Вы же амбары жечь не стали, — пожал плечами Риф. — До следующего лета теперь хватит и риса, и нута, и чечевицы с фасолью. Зачем спину гнуть?