Очкарик

Романовская с трудом держалась на ногах. Мигрень усиливалась, глаз дергался. Она чувствовала, что вот-вот начнутся спазмы желудка. Причиной всему было хроническое недосыпание. Но она не решилась попросить хотя бы час свободного времени, чтобы поехать домой прилечь. Кристина то и дело приветствовала очередных сотрудников из области, многие из которых впервые были в этих местах. Она, как могла, старалась произвести положительное впечатление. Говорили, что сам пан комендант из области прибудет осмотреть место происшествия. Для нее это означало «быть или не быть», и она на самом деле боялась представить, чем все это закончится.

Базар уже опустел. Полицейские заграждения передвинули до самой улицы, чтобы ни один посторонний не мог даже приблизиться к месту трагедии. Людей с камерами было больше, чем во времена предвыборной кампании Квасьневского, когда он приезжал сюда в расчете на электорат.

Полицейские хайнувского участка получили распоряжения взять на себя самую черную работу. Им предстояло допросить около сотни потенциальных свидетелей, в том числе скрывающихся «туристов» из-за восточной границы, у которых не было разрешения на торговлю. Их товар конфисковали и тщательно проверяли на предмет содержания запрещенных веществ, оружия и краденого. Полицейских ждала кропотливая работа, которой хватит на всю предстоящую неделю. Ясно было, что проверить всех посетителей Рубль-плаца нереально. Поиски убийцы Бондарука можно было сравнить с поисками иголки в стогу сена.

Романовская запретила своим людям спать, хотя официально они должны были сменять друг друга каждые восемь часов. Она обещала им вернуть переработанные часы, гарантировала премии и праздничные наборы. Никто не протестовал. Все понимали серьезность ситуации. Ее телефон не умолкал. Постоянно звонили мэр, староста и местные бизнесмены. Они не знали, как убийство Бондарука может повлиять на их дела. Каждый хотел хоть как-то себя обезопасить. Она понимала их, но пока была как никогда немногословна.

Весть о человеческой голове, найденной в капусте, моментально облетела городок. Местные уже знали, что она принадлежала директору фабрики. Скрыть удалось лишь то, что техники обнаружили, когда выложили капусту из бочки и выловили разбухшую от рассола голову. В рот Бондарука убийца сунул тщательно заламинированную записку. Листок был белый, а на нем от руки написано несколько слов по-белорусски. Комендантша была уверена, что если эта информация просочится, то вызовет резонанс на всю страну. «Вось жыццё кастрапатае. Хочам, каб нас кахалi. Але чаму? Гэтага нiхто не ведае». Им было необходимо как можно скорей размотать это дело, потому что — как предупредил ее перевозбужденный мэр — полетят головы руководящего состава. Ей нельзя было это допустить. Ситуация могла в любой момент разрушить все ее планы. А она уже успела обрадоваться, что сменит кресло в полиции на теплое местечко в городской управе.

Мимо нее прошел судебный медик. Все ждали его, чтобы начать осмотр. Прокурор Анита Кравчик, сегодня в джинсах и велюровом пиджаке, поздоровалась с патологоанатомом и знаками попросила Романовскую присмотреть за входом. Кристина с облегчением вздохнула и встала у ограждения, совершенно не озаботившись тем, что ее принимают за постового. Она бесцеремонно подозвала сына, который как раз допрашивал очередную клиентку «ТО-МИ-ТО», якобы видевшую кого-то подозрительного. Кристине было достаточно одного взгляда на свидетеля, чтобы понять, что это пустая трата времени.

— Ни шагу отсюда, — приказала она сыну. И свидетелю: — Дежурный объяснит вам, как пройти в участок.

— А я?

Подошел Анатоль Пирес. На поводке он вел огромного амстаффа без намордника.

— Добрый день, пан директор, — вежливо поприветствовала его Кристина и попыталась сплавить городского сумасшедшего. — Если вам не трудно, будьте любезны тоже обратиться к дежурному. Только если дело не терпит отлагательств…

— Так и есть, — подхватил Анатоль. И продолжил «по-своему»: — Хотя вас вряд ли интересует, что хочет сообщить старикан.

— Пан Пирес, не сейчас. Без подколок, если можно. Вы же видите, что происходит.

Пирес наклонился к Романовской. Грустная собака не сдвинулась с места. Она апатично глядела на царящий вокруг хаос.

— Он кусается? — Романовская указала на когда-то рыжую, а теперь уже поседевшую собаку.

— Это она, — поправил ее старик. — Только плохих людей.

— Что за информация? — вздохнула Романовская.

— Да так. — Пирес махнул рукой. Ему, похоже, хотелось, чтобы она уговаривала его сказать.

Романовская вознесла очи горе.

— Вы будете говорить? Я спешу, — соврала она.

— В день свадьбы сыновья Бондарука заказали у меня убийство отца, — заявил он.

Романовская вглядывалась в мужчину, словно не понимала по-белорусски.

— Ну, деньги мне давали за отцеубийство. Все трое скинулись, гребаные братья Карамазовы.

— Можно знать сколько?

— Понятия не имею, потому что не принял заказ.

Романовская милостиво похлопала старика по спине.