Очная ставка

Мне не оставалось ничего другого, как направить арестованного к психиатру. Хотелось вытянуть из него хотя бы одно слово, услышать его голос, определить, есть ли акцент.

После обеденного перерыва опять приступил к допросу. Дал ему лист бумаги и предложил написать несколько слов. Нужно было сравнить его почерк с почерком на регистрационной карточке. Арестованный взял дрожащими руками перо, долго на него смотрел, выражая беспокойство, затем начал писать. Видно было, что он издевался надо мной, хотел вывести из терпения. На бумаге с явным удовольствием нарисовал какие-то закорючки и все это украсил кляксами.

Приказал отвести арестованного в камеру, а мне принести его одежду. Долго и внимательно осматривал ее, но ничего не обнаружил, на ней не было никаких меток. Туфли поношенные, нуждающиеся в ремонте. Рубашка и белье — отечественного производства. Можно было подумать, что этот человек специально старался не надевать ничего импортного.

Отдал распоряжение купить похожий костюм, ботинки и остальную одежду.

На другой день без всякого желания вновь приступил к допросу. На этот раз арестованный начал петь дурным голосом. Устав от этого вытья, я вышел из кабинета, чтобы не показать симулянту, что теряю терпение. В перерыве приступили к тщательной ревизии вещей арестованного. Его костюм распороли, ботинки изрезали на куски. Искали хоть что-нибудь похожее на тайник, но — безрезультатно. Пришла очередь пуговиц. Одна показалась мне более массивной, чем остальные. Начал разглядывать ее в лупу. Ура, кажется, нашли! После снятия специально сделанной оболочки в верхней части пуговицы мы увидели искусно свернутую микропленку. Наконец у нас были доказательства.

Пленку немедленно проявили, и вскоре я держал в руках фотографии, на которых четко были видны промышленные объекты и еще какие-то здания. Сейчас уже можно было определить, в каких местах побывал агент.

Вызвал его на следующий допрос. Конвоир сказал, что арестованного пришлось перевести в изолятор, так как он скандалил.

— Ну что, может, хватит валять дурака? — спросил я у шпиона. Он посмотрел на меня с глупым выражением лица и повторил:

— Ну что, хватит, может, валять дурака?

Тут-то он себя и выдал первый раз. Я хоть и был зол, но обратил внимание: повторяя мой вопрос, арестованный переставил слова… Это означало, что он прекрасно понимает смысл сказанного!

Я начал нервничать, стучать пальцами по столу. Шпион все действия повторял за мной, перестал стучать я, перестал и он. Я встал, встал и он.

— Перестаньте, черт возьми! — повысил я голос и сильно ударил кулаком по столу. В его глазах я заметил удовольствие. Он сжал кулак, замахнулся, чтобы ударить по столу, но рука повисла в воздухе.

«Другой раз выдал себя, — подумал я, торжествуя. — Если б был сумасшедшим, не пожалел бы ни руки, ни стола…»

— Пойдете в тюремную больницу, — закончил я допрос, чувствуя себя крайне усталым.

В тот день я несколько раз мысленно возвращался к городу Регенсбургу, расположенному на берегу Дуная, в Западной Германии.

Предполагал, что именно там нужно искать ключ для расшифровки моего арестованного. В пригороде Регенсбурга находился ничем не примечательный маленький ресторанчик, куда жители города заходили выпить кружку пива. Только некоторые посвященные знали истинное предназначение этого ресторанчика.

В его комнатах на втором этаже собирались люди особого сорта…

Конвоир ввел в кабинет молодого арестанта, который, увидев меня, удивленно воскликнул:

— А, это вы, пан капитан! Что случилось?

Показал ему на стул, он послушно сел. Минуту смотрел на его бледное лицо — человека, который давно не бывал на воздухе. Дело этого преступника ужо два года как было закончено, сейчас он отбывал свой срок. А приговорен он был к 12 годам.

— Слушай, Феликс, у меня к тебе дело.

— Может, амнистия, пан капитан? — Об этом при встрече спрашивает каждый заключенный. Надеждой на нее живут многие преступники.

— Нет, дело не в амнистии, кроме того, ты знаешь, что шпионы не подлежат амнистии.

В его глазах было заметно разочарование. Шпионы знают, что они не подлежат амнистии, но верят в какое-то чудо.

— Ну как ты там, Феликс?

— Как в тюрьме. Считаю дни, а их еще много до конца.

— Родные навещают?

— Сначала приходили, — махнул рукой, — а теперь… Полгода никто не был. Забыли меня.

— У меня к тебе просьба… — приступил я к делу.

— Охотно помогу, пан капитан. О чем речь?

— Ты помнишь всех, которые были вместе с тобой в школе в Регенсбурге? В том ресторанчике на втором этаже?

— Да, помню. А кто вам нужен?

Феликс после ареста симулировал шизофрению, в частности манию преследования. На допросах кричал, что его хотят убить. Долго был под наблюдением врачей, нелегко было добиться от него правды. Наконец рассказал о себе и других. Его признания подтверждались фактами, я тогда поверил, что он сожалеет обо всем.

И вот сейчас я показал ему пачку фотографий. Он внимательно их рассматривал, затем отложил один снимок.

— Этот вам нужен?

Я посмотрел, не показывая особой заинтересованности.

— А кто это?

— Это Бернард. Были с ним вместе в Регенсбурге. Такой крестьянский философ.