Очная ставка

Отработанными до автоматизма движениями она готовила кофе, прятала деньги в кассу, возвращала сдачу, интересовалась, вкусно ли, и огорчалась, если встречала хмурое лицо. Небольшого роста, худощавая, с черными, гладко зачесанными волосами, открытым высоким лбом и правильными чертами лица, она должна была, казалось бы, привлекать взоры мужчин, но этого не происходило. Гости и обслуживающий персонал предпочитали пана Казимежа. От пани Дануты веяло каким-то внутренним холодом, державшим людей на расстоянии.

Кивком она призвала за стойку одну из официанток, а сама направилась на кухню.

— Съешь что-нибудь? — спросила у мужа.

Казимеж в нерешительности посмотрел на часы.

— Ну хорошо, — ответил наконец. — Пирожки и кофе.

— Ты опять спешишь? — Это прозвучало как упрек.

— Есть дела, — бросил он равнодушно и, присев к небольшому столику на кухне, принялся за еду. В приоткрытую дверь заглянул гость, знакомый хозяйки.

— Пани Дануся, не заглядывал ли сегодня Янек Завадовский? Знаете, такой худой, с усиками и с грустным лицом?

— Нет, его не видно уже несколько дней, — ответила она. — Кто-то говорил, — она понизила голос до шепота, — что он пытался покончить жизнь самоубийством.

— Он? Чего же ему не хватало для полного счастья?

— Кажется, он впутался в какие-то грязные дела.

— Трудно поверить этому. Вот так штука! — И с этими словами гость моментально улетучился из кухни.

Казимеж допил кофе и улыбнулся кухарке. Надев куртку и не желая привлекать к себе внимание в зале, через боковой выход проскользнул к машине.

* * *

В комнате царил полумрак, горела лишь небольшая лампа у тахты. Тихо звучало радио. В постели лежал мужчина. Его глаза были закрыты, а руки безжизненно вытянуты вдоль туловища. Серые, впалые щеки и пугающая неподвижность тела создавали впечатление, что перед нами мертвец, и только неглубокое, еле уловимое дыхание говорило о том, что человек жив.

Он не пошевелился, когда кто-то осторожно приоткрыл дверь. В комнату вошла женщина в халате медсестры со стаканом чая на подносе. Она поставила его на столик, стоящий сбоку, насыпала немного сахарного песку, выдавила пол-лимона, дотронулась до стакана и поморщилась.

— Слишком горячий, — шепнула она себе.

Больной, видимо, услышал эти слова и открыл глаза. К нему вернулось сознание.

— Я принесла чай, — сказала медсестра. — Нужно принять лекарство. Как вы себя чувствуете?

Больной не отвечал, лишь водил глазами по стенам и мебели, как будто что то вспоминая. Временами его брови недоуменно хмурились. Женщина присела на край тахты.

— Вам лучше? — снова спросила она. — Сейчас нужно принять таблетки и выпить чаю.

— Почему я лежу здесь? — ответил он вопросом. — Какие таблетки?

— Вы больны. Доктор прописал лекарства.

Теперь он в упор смотрел на нее, и взгляд его был настороженным и недоброжелательным.

— Пани, кто вы? Что вы здесь делаете?.. И вообще, где я нахожусь?

— Да у себя дома! Правда, врач хотел отправить вас в больницу, но пани не согласилась.

— Кто?

— Ну, жена. Пани Завадовская… Пани Ирена.

— Но ведь у меня нет жены! — пролепетал он в ответ, пытаясь приподняться на локтях. Медсестра с профессиональной сноровкой уложила его опять на подушку, поправила шелковое одеяло.

— Прошу вас, лежите спокойно, — недовольным голосом проговорила опа. — Вряд ли кому доводилось слышать, чтобы так непочтительно отзывались о собственной жене… Об этой милейшей, добрейшей женщине, которая так плакала, когда вы… Впрочем, это неважно. Пожалуйста, проглотите эти две таблетки и запейте чаем. — Она протянула ему лекарство, но он отвернул голову в сторону:

— Я ничего не буду принимать. Прежде всего я хочу знать, где я нахожусь и кто меня сюда привез. Кто такая эта Ирена? И фамилия моя вовсе не Завадовский, меня зовут… — Он внезапно замолчал. На его лице появилось выражение неописуемого ужаса.

— Пожалуйста, успокойтесь…

Он смотрел на нее в оцепенении, губы его дрожали. Наконец с трудом выдавил из себя.:

— Я не знаю, как… Я… О боже мой, кто я такой?!

В соседней комнате раздались торопливые шаги, вошла молодая белокурая женщина в домашнем халате, непричесанная, бледная, с покрасневшими, припухшими глазами. Она села с другой стороны тахты и взяла больного за руку.

— Ясечек, дорогой, успокойся, — шептала женщина, с трудом сдерживая слезы. — Ты у себя дома, я с тобой, теперь все будет хорошо. Прошу тебя, прими лекарство. Ведь ты хочешь выздороветь, не правда ли?

Он смотрел на нее с напряженным вниманием, потом нахмурил брови и отвел взгляд.

— Вы врач? — спросил он. — Это больница или какая-нибудь клиника?

— Ты не узнаешь меня? Это же я, Ирена, твоя жена! Ясек… Янек[2], посмотри на меня. Вспомни, умоляю тебя! — жалобно всхлипывала она. — Это твой дом, ты лежишь в своей комнате…

— Как ваша фамилия?

— Та же, что и у тебя: Завадовская, Янек!

— Эта фамилия мне ничего не говорит. И ваше лицо тоже. Хочу к себе домой! — воскликнул больной и стал с такой яростью срывать с себя пижаму, что пришлось его удерживать, иначе он свалился бы с тахты.