Ода абсолютной жестокости

– Ну что же! Гладиаторы готовы! С другой стороны! Гладиатор из провинции Синтик! Человек-бритва! Непобедимый убийца! Стальной монстр! Лезвие!!!

При каждом новом эпитете толпа ревёт с новой силой.

И тогда я вижу своего соперника. Он поднимается на помост медленно, вальяжно, аккуратно. Он очень высок: более двух метров. Литые мускулы, система перекрученных жил. Но при этом он кажется изящным, грациозным. В свете факелов его чёрная кожа сверкает, точно намазанная маслом. Вероятно, она и в самом деле намазана.

Но ещё ярче сверкает металл. Сначала мне кажется, что это одежда, но затем я понимаю, что он абсолютно обнажён, за исключением набедренной повязки. В его грудь, в руки, в ноги вшиты пластины металла. На животе – острые стальные рёбра. Гребень на голове – это не волосы, это серповидное лезвие. Это не человек, а стальной механизм.

Он разводит своими длинными руками, и я вижу лезвия на запястьях, на рёбрах ладоней. Я замечаю пятисантиметровые стальные когти.

Он давно не проигрывал. Много лет. Потому что если он умрёт, он проснётся утром без всей этой красоты.

Сегодня он умрёт, говорю я себе. Хотя сам в это не верю. Я не могу себе представить, что можно предпринять против этой бронированной машины. Он скалится в улыбке, и я вижу заостренные металлические зубы.

Я – гладиатор. На арене я убиваю. Иногда жестоко, иногда не слишком: как получается. Вне арены я живу обыкновенной жизнью. Я сплю с женщинами, я люблю вкусно поесть, я – человек со всеми присущими ему проблемами и слабостями.

Лезвие – это уже не человек. Это механическое существо для уничтожения. Он гладиатор на арене. Он – гладиатор вне её. Ни одна женщина не сможет ласкать его тело: на её коже останутся кровавые раны.

В этот момент Лезвие высовывает язык. На кончике – стальная заостренная насадка.

Я достаю два ножа.

Публика ликует.

Языком я перекатываю во рту трубочку с отравленными иглами. Нужно во что бы то ни стало попасть в него, причём попасть в голую кожу, а не в его стальное обмундирование. Лезвие идёт ко мне с кошачьей грацией. В свете факелов он прекрасен и страшен одновременно.

Скорее на публику, нежели в попытке напасть, я мечу один из ножей Лезвию в глаз. Он не убирает головы. Он успевает поднять руку и принять удар на тыльную сторону ладони: она металлическая. Я понимаю, что почти ничего не смогу с ним сделать. И тогда я иду ва-банк.

Я просто делаю шаг ему навстречу. Он открывает объятья: его оружием служит всё тело. Прижав к себе, он может раскромсать соперника в клочья. Кажется, он думает, что я собираюсь вступить в ближнюю схватку. Но он ошибается.

Я молниеносно делаю красивое полукруговое движение ножом. Он на секунду отвлекается, следя за ударом, которого нет. Я надуваю щёку и выпускаю иглу. Он дёргает головой.

Попал. В шею.

И тогда Лезвие бросается вперёд. Я бегу прочь и спрыгиваю с помоста, он летит прямо на меня, но я успеваю откатиться в сторону. Он приземляется на руки и ноги, тут же вскакивает и снова бежит на меня. Но яд действует. Я знаю, что сейчас видит Лезвие. Я сам бывал отравлен подобной мерзостью. Земля приближается к его лицу, мир становится выпуклым, руки и ноги движутся крайне медленно. Лезвие цепляется ногой за обломок доски, оставленный рабочими, которые возводили помост. И падает.

Я тут же прыгаю на него сверху, раздирая ноги в кровь о его спину, и с размаху вонзаю нож в его незащищённую шею. Лезвие делает конвульсивное движение и затихает.

Встаю. Штаны висят бахромой, кровь течёт из небольших ранок. Но всё это мелочи, потому что я секунду назад убил Лезвие. Непобедимого гладиатора.

Теперь – самое важное. Я сажусь около трупа и нащупываю место, куда должна была вонзиться иголка. Вот припухлость, а вот и игла. Она крепко засела в коже. В боевом экстазе Лезвие даже не заметил её. Подумал, что это муха.

Извлекаю иголку и прячу в карман. Иду к Жирному. Жирный сияет. Синтик мрачен. На его лице застыло выражение холодной вежливости.

Жирный бросает мне браслет победителя. Ловлю и кланяюсь.

А потом поднимаю руки вверх. Снова эта игра с толпой. Я управляю ей, рёв подчиняется движениям моих рук. Иногда я чувствую, что упиваюсь этим. А потом вспоминаю, что у меня совсем другая цель.

В комнате гладиаторов меня хлопают по плечам, мне говорят слова одобрения. Катина улыбается и целует меня в щёку. Лорны не видно, и это хорошо: прежде чем целовать её, нужно выплюнуть трубочку с ядом.

Завтра предстоит услышать поздравления от тех, кто сегодня ждёт воскрешения.

В том числе и от Лезвия. Если он, конечно, умеет говорить.

* * *

Я просыпаюсь с первым солнечным лучом. Лорна дышит мне в плечо, её рука – на моей груди. Аккуратно выбираюсь из постели, чтобы не потревожить её. Выхожу во двор. У колодца сидит Болт. Он рассказывал мне, что Риггер иногда спускал его в колодец от нечего делать. Почему-то у меня возникает желание сделать то же самое, но я подавляю его.

– Как утро? – спрашиваю Болта.

– Паршиво, как всегда. Тебя Жирный просил подойти к нему.

– Сейчас?