Ода абсолютной жестокости

– Меня зовут Грага. Но вчера меня представили публике как Лезвие.

И тут я начинаю узнавать. У него красивое тело, и в нём теперь нет металлических пластин и рёбер. У него обыкновенные руки без вживлённых лезвий и нормальные зубы. Голова выбрита, но она не топорщится крошечными остриями.

– Ты знаешь, сколько лет я не терпел поражения, Чинчмак? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Двести двенадцать лет. Представь себе. За двести двенадцать лет – тысячи боёв, и ни в одном я не потерпел поражения. Я ни разу не умирал за это время. Я сражаюсь очень давно, более пятисот лет. Но однажды я понял, что не хочу быть рядовым мечником, или метателем, или алебардистом. И я стал Лезвием. Знаешь, сколько мне делали операций лучшие хирурги Синтика? Хирурги нужны в этом мире только для подобных операций, и они очень старались.

Он делает паузу.

– Я не терпел поражений двести двенадцать лет. А теперь ты свёл на нет все мои усилия. Уничтожил их одной маленькой отравленной иголкой.

Я отшатываюсь. Он догадался?

– Да, Чинчмак. Если бы ты попал в ногу или в руку, я бы ничего не понял. Но я заметил. И почувствовал боль в шее. Я понял, что ты меня отравил. Я думаю, ты просто нарушил мою координацию, правда?

Если это раскроется, я стану рабом. Гладиатор не может быть подлым.

– И что теперь?

Он делает два шага мимо меня.

– Может, и хорошо, что так случилось. Может, мне надо вспомнить, как живут обыкновенные люди. Хотя способ, которым ты это сделал, омерзителен.

– Почему ты не подал жалобу? Тебе бы присудили победу.

– А тебя отправили бы в рабство. Я скажу, почему, Чинчмак. Потому что у меня, в отличие от тебя, есть кодекс чести. Потому что у меня есть гордость. Потому что я не привык унижаться. Но одно я тебе скажу.

Он делает очень длинную, картинную паузу. Идёт прочь от меня – к двери. Очень медленно.

– Что? – я не выдерживаю.

– Вепрь будет знать.

И он уходит.

Я ничего не говорю ему вслед. Вепрь будет знать. Он не напугал меня, нет. Значит, Вепрь, как минимум, разумен. Значит, уже проще.

Я иду вслед за Лезвием. Поднимаюсь по лестнице. Его не видно: нырнул в одну из арок.

Вепрь. Проблем стало больше.

Хотя их никогда не бывает мало.

* * *

Болт открывает первый ящик. Внутри он заполнен чем-то вроде пуха. Болт погружает руку в белую массу и извлекает на свет глиняный горшок, законопаченный чёрной смолой.

– Внутри – взрывчатая смесь. Делал Киран, химик из столицы.

Взвешиваю в руке горшок. Довольно тяжёлый.

– Оружие для рабов?

– Завтра.

– Болт, ты знаешь нашу проблему.

– Твой бой с Вепрем?

– Да.

– Справимся. Если бы дрался Пантера, взорвали бы сразу после победы Вепря. Тут взорвём прямо перед началом схватки или в самом её начале. Твоя задача – продержаться хотя бы немного.

– Продержусь. Только Вепря тоже придётся убить.

– Арбалетчики сделают.

– Сколько у нас огнестрелов?

– Три.

– Мало.

– А где ты больше достанешь? Тут по-моему на всю провинцию и того меньше.

– Да.

Я держу в руках орудие убийства невероятной силы. Никакой Вепрь не выдержит подобного взрыва.

– Чинч… – мямлит Болт.

– Да?

– Ведь была хитрость, правда? Он же не просто так споткнулся.

Их всех теперь волнует этот вопрос.

– Была, – говорю я. – Но больше не расспрашивай. Ничего не расскажу.

Завтра он сам додумает недостающее. Желательно, чтобы он рассказывал всем не о страшном яде, а о силе моего взгляда, который поверг Лезвие.

– Молчу, – говорит он.

Точно проболтается Даже не сомневаюсь. Впрочем, сейчас это неважно. Лезвие ни за что не признается, не подтвердит. Это было видно по его взгляду. По его презрению.

Тут прохладно. Болт нашёл эту пещеру много лет назад и тщательно замаскировал вход. Никто не бывал в этом тайном месте, кроме самого Болта. Я, кажется, первый. Здесь есть помещение, в котором Болт хранит свои маленькие секреты. Тайны. Туда он меня не пустил. Мы сидим на деревянных стульях в «предбаннике». Тут только два стула и ящики со взрывчаткой.

В усадьбе Риггер мог сделать всё, что угодно. Он мог зайти в комнату Болта и сломать там всю мебель и предметы обихода, собственно, головой Болта. А потом уйти и на следующее утро как ни в чём не бывало здороваться со своей жертвой. Отчасти поэтому Болт и завёл тайник.

Болт встаёт и делает круг по помещению. Он хмурится.

– Мы сделаем это, Чинч. Никаких Риггеров. Никаких Жирных. Ты – наместник, я – твоя правая рука.

– …Мормышка – моя левая нога, – продолжаю я в тон.

– Посмотрим. А Жирного – в его же собственный каземат. В одну камеру к предыдущему наместнику, которого он сместил двести лет назад. Вот уж они порадуются друг другу.

– А Риггера?

Это провокация.

– Риггера, когда вернётся, поймать и пытать. Пытать много-много лет. Я каждый день лично буду приходить в пыточную и жечь ему гениталии. Голова-с-Плеч будет только рад…

– Голова знает уже?

– Нет. Голове скажем в последний момент.