Ода абсолютной жестокости

Мы возвращаемся к дороге. Тут пыльно и жарко. Находим чуть в стороне более или менее ровное место, где можно лечь. Коней привязать не к чему, но на такой случай у меня есть специальное устройство. Достаю металлический прут, заострённый с одного конца и снабжённый загогулиной с другого. Затем извлекаю нечто вроде киянки, только потяжелее.

– И ты заставляешь коня столько тащить? – ужасается Бер.

– Это северный тяжеловоз. Он и в два раза больше может увезти. Правда, быстро на нём не ускачешь, но пока и не требовалось.

Вбиваю прут в землю как можно глубже. Привязываю коней. Ещё одну верёвку веду от прута к своей ноге.

– Если кони рванут, прут их удержит, – поясняю я. – А я проснусь от рывка и успею перехватить верёвку.

– Отлично придумано, – констатирует Бер.

Конечно. В отличие от него я подготовился. В который раз спрашиваю себя, почему этого не сделал он.

Бер ложится метрах в пяти от меня, заворачивается в плащ. Тут довольно жарко, но спать просто на земле невозможно: пыль забивается во все отверстия. Теперь я жалею, что не удосужился достать где-нибудь современную карту дороги с обозначением оазисов. Хотя вероятно, такой карты вовсе не существует.

– Спокойной ночи, – говорит Бер.

Я хмыкаю что-то в ответ.

* * *

На развилке возникает проблема. Моя карта и карта Бера рознятся. Он утверждает, что нужно ехать прямо и свернуть позже. На моей карте поворот обозначен чётко: это дорога на Сунну. Бер опасается показывать мне свою карту.

– Ладно, – говорю я. – Куда ведёт эта дорога на твоей карте, если не на Сунну?

– Она вела к горам когда-то. А теперь, наверное, теряется в пустыне.

На моей карте упомянутая дорога к горам отпочковывается от суннской дороги километров через десять. В начале они представляют собой единое целое.

– Надо сравнить карты.

Я смотрю ему в глаза. Другого выхода просто нет, читает он в моём взгляде.

Он спешивается, я тоже. Мы разворачиваем карты синхронно, опираясь о бок его лошади, стоя рядом. Я пробегаю глазами по его карте. Первым делом я смотрю не на расположение дорог, а на руку картографа. В самом уголке моей карты есть подпись: «Гуда из Дворца». Подписано печатными буковками, ровненько и легко читаемо.

Смотрю в угол карты Бера. То же самое: «Гуда из Дворца».

– У нас карты одного мастера, – говорю я. – Правильной должна быть более новая.

– Он как-нибудь обозначал время написания?

– На моей карте есть цифра. Восемьдесят шесть. На обратной стороне.

Он переворачивает свою.

– Никогда не обращал внимания.

На оборотной стороне его карты тоже стоит цифра: шестьдесят четыре.

– Думаю, это порядковый номер. Моя более поздняя.

Теперь у Бера есть «официальный» повод благодарить судьбу за встречу со мной. По своей карте он бы не добрался. То есть он мог и добраться, но явно более длинным путём.

Он сворачивает свою карту и говорит:

– Тогда едем по твоей.

Мы забираемся на лошадей и продолжаем путь.

Дорога уныла и однообразна. Никаких видимых опасностей, ни малейших изменений рельефа. Не верится, что раньше тут были цветущие долины и богатеющие день ото дня деревеньки. Кажется, эта угольная равнина была здесь всегда, и иначе быть не могло.

– Слушай, – говорит Бер. – А опасности тут вообще есть?

Мне неожиданно становится смешно.

– Нет, что ты. Сейчас нас встретит делегация полуобнажённых девиц с живым Зарроном во главе и вручит главный приз в виде мешка жемчуга.

– Издеваешься.

– Глупые вопросы незачем задавать.

На этом диалог прерывается. И в самом деле, создаётся ощущение какой-то эфемерной безопасности. Будто мы едем на увеселительную прогулку.

А это совсем не так.

* * *

К вечеру мы подъезжаем к оазису. Теоретически, можно ещё ехать, потому что стемнеет только через час. Но ночевать на траве под сенью деревьев гораздо приятнее.

Привязываем лошадей.

– Завтра к полудню уже будем в Сунне, – говорю я.

– Только вот куда дальше, неизвестно.

– Найдём.

Он разводит костёр. Навыки у него есть, вполне даже профессиональные. Складывает нарубленные ветки красивой смесью домика и колодца, чиркает огнивом, ветки вспыхивают. Топить деревом приятнее, чем торфом.

Ручья в этом оазисе, к сожалению, нет, поэтому подстреленную днём птицу (похожую на вчерашнюю, но крупнее) также приходится жарить на вертеле. Впрочем, у меня нет претензий к Беру насчёт качества его стряпни. В его седельной сумке находится соль и перец. Я бы никогда не взял эти вещи в путешествие, потому что без них можно обойтись. Но Бер, похоже, собирался по принципу «что я люблю в своей обыденной жизни».

Закат кроваво-красен. На горизонте – ни облачка.

– Бер, – спрашиваю я. – Скажи мне, ты серьёзно намеревался доехать до Сунны, собравшись как на лёгкую прогулку?

Он улыбается.

– В общем, да. Мы же бессмертны. Туда бы добрался, а обратно – уж как-нибудь.

– А сжигатели? Ты слышал про сжигателей? А про чёрных?

– Про чёрных слышал. Из-под земли появляются как будто. А про сжигателей – нет.

– Они ловят путников и держат их в подземных пещерах. И каждый день ритуально сжигают.

Он ёжится.

– Гадость какая. Ну, понадеялся на удачу.

– Да.