Ода радости

Их-то, старших и высших, я тоже спутала в ту ночь, в конце сентября, когда героиня японского сериала «Союз серокрылых» кульминационно рыдала на дне сухого колодца над косточками погибшей птицы, в которой она узнала призрак не то ворона из вещего сна, не то позабытой матери, не то еще какого неведомого друга, небесного покровителя.

Кого-то, кто, как ворон в вещем сне, тянул ее за краешек платья вверх, пока она стремглав летела вниз, в город серокрылых.

Тонкий и тихий сериал в нежных, туманных – сливочных и серых – тонах, «Союз серокрылых» принято трактовать как японскую вариацию на тему Чистилища. Героини сериала, девушки-подростки, уживающиеся в большом многокомнатном доме, томятся в городе, обнесенном стеной, за которую никому нельзя. Что томятся – заметно не сразу: девушки помогают в булочной и берут уроки у часовщика, присматривают за детьми помладше и гоняют птиц, разоряющих свалку, седлают велосипеды и гуляют в поле среди ветряков. Кажется, они целиком захвачены своими повседневными послушаниями, благодаря которым получают от города кров, одежду и пропитание. Но, хлопоча и болтая, поспешая и даже иногда смеясь, каждая внутренне сосредоточена совсем на другом.

На том, от чего повседневные милые заботы заслоняют, как каменная кладка, от глубины колодца, куда рано или поздно все равно придется упасть.

Сухой колодец в сериале, с забытыми и неопознанными останками на самом дне, – слишком зримый образ встречи с бессознательным. Религиозные мотивы нанесены здесь на психотерапевтическую подложку. И наставник девушек, посредник между ними и их безмолвными суровыми стражами, одновременно предстает исповедником из храма и психологом-консультантом. Приглашает: «Присядь, расскажи мне обо всем», призывает: «Ты должна превозмочь свою боль», прорабатывает: «Зачем ты скорбишь о том, кого даже не помнишь?»

Тринадцать мультипликационных серий проходят, как тринадцать сеансов терапии, в течение которых героиням нужно догадаться, как покинуть город.

«Как стать наполненными, будто чаша до краев, – скажет о себе первая выпорхнувшая серокрылая, – наполненными и легкими, когда на душе так пусто и тяжело?»

Сериал раскатывает, расплющивает, тянет вниз, на сухое дно глубинных, забытых воспоминаний, которые и зрителям предстоит наконец взять в руки, оплакать и захоронить с миром, словно кости погибшей птицы.

Его хорошо посмотреть вот так, как я первый раз: без друга, удерживающего за платье, без заслонки дневных забот – глубенеющей ночью, когда после интенсивного лечения ноет десна и больно глотнуть даже от голода взбитый арбузный коктейль, когда мама осталась в далеком азиатском городе ухаживать за престарелой бабушкой, а молодой человек завис допоздна с коллегами, отмечая переход на новую работу, когда утром предстоит проснуться в пять и двигать на маршрутке в подмосковный городок, где заставлю себя выступить на презентации, а уж поесть через боль сумею едва ли, когда не с кем, кроме туманных героинь сериала, разделить накатывающую грусть.

А с ними сколько ни дели – прибывает: «Союз серокрылых» поразил меня тем, что там в каждой серии – рыдают.

Не хнычут, не ноют, не печалятся, а захлебываются до самозабвения. Ниспавшую в город девочку Ракку все щемит и гнетет, задевает и тревожит: с болью прорезываются серые крылья, с болью расстается она с веселой, упорхнувшей из города девочкой Куу, мучительно переживает она о старшей, опекающей ее девушке Рэки и об отсутствии собственного дела в гостеприимном хлопотливом городе.

В Чистилище не мучают, но оттого-то все здесь не радует.

Город серокрылых – между мирами, промежуток, передышка, где можно собраться с мыслями и духовными силами, но где им нет настоящего применения.

Здесь не живут, сколько бы ни обживались. И не связывают судьбы, сколько бы ни дружили.

«Слишком счастливый город», в котором «невыносимо», – рыдает перед исповедником Ракка, и напряжение в сериале создается и раскачивается благодаря все большему несовпадению райской картинки и адских мук, которые каждая из героинь носит в себе.

Но есть и еще одно расхождение, благодаря которому город серокрылых не помещается на схеме между раем и адом.

Чистилище – образ посмертия, но сериал переполнен символами рождения и детства. Утроба-кокон, откуда появляются новички, ниспавшие в город, орава малышни, не желающей есть морковку на завтрак, сами юные, светлые, будто не вполне воплощенные силуэты серокрылых наводят на ощущение, что в сериале готовятся не к посмертному воздаянию, а к рождению.

Вылуплению в свет – что бы это ни значило: встречу с Богом Отцом или земными родителями.

И «счастливый город», в котором «все так добры и заботятся друг о друге», мучает героинь, как детей – искаженное детство.

Забота и привязанность, наполняющие будни серокрылых, недаром входят в такое острое противоречие с главным сюжетом, не поддающимся ни обсуждению, ни прорисовке: одиноким полетом серокрылого прочь, за удерживающие стены города.