Одарю тебя трижды

Полковник Сезар легко сбежал по небольшой мраморной лестнице; перепрыгнув через нижнюю ступеньку, хлопнул два раза в ладоши и смело вышел в свой великолепный, темный сейчас, сад. Возле розового куста с силой топнул ногой, кусты разом вздыбились — перед полковником вырос надзиратель Наволе: «Нчто нпринканжете, игран дхалле?..»

— Часа два полежишь под холлом. Анисето и Элиодоро будут разговаривать. Горе тебе, если не запомнишь всего. Беседа записана, я составлял. Проверю и…

Но Наволе особого беспокойства не проявил: видимо, и у него имелся текст.

— Кроме меня, никто тебя не позовет. Пароль: пятью шесть — один. А я повожу пока кукляшку по саду, — и указал рукой на Доменико. — Повтори.

— Кункляшку…

— Тупица! Пароль…

— Пянтью ншенсть — ондин, — повторил Наволе, деликатно почесывая бок после пинка.

— Ладно, ступай, не мешкай… В саду никого не приметил, мой лейтенант?

— Нет, что нвы!

— Хорошо, ступай.

И, проводив его взглядом, пробормотал:

— Прирезать бы тебя стоило, но… подходишь мне и… Впрочем, сейчас я обманул тебя, а ты и понятия не имеешь… — И прошипел, подзывая Доменико: — Нижней ступени не касайся. — Сунул ему в руку розу. — Стань вот тут, если появится моя супруга, сразу поднеси розу к носу, ясно?

«Супруга, женщина… Жена, супруга… А-анна… Мари… Мари…»

— Что остолбенел?.. — угрожающе прошипел полковник.

— Слушаю, грандхалле.

Опять вырвалось запрещенное слово… Вспомнил брата Александро, огляделся: а вдруг он где-то рядом… И опять кинуло в жар — кто-то стоял у ограды. Брат Александро? Закутан в плащ, широкополая шляпа нахлобучена на глаза, из-под плаща торчит рукоять шпаги. Прямо к нему направился полковник, бесшумно, на цыпочках, и, видно, от волнения не заметил брошенной на землю накидки-плаща, споткнулся, замер испуганно и пошел дальше — к тайной цели своей. Подойдя к неизвестной фигуре, обнял ее, говоря: «Нашла где бросить…» Она тоже обхватила его руками, смешался Доменико — они так целовались, эти двое…

— Кто тебя провел?..

— Элиодоро…

Женский был голос!

— Сузанна! Жизнь моя…

— Мой наймужественный…

Но голос полковника стал жестче.

— Зачем пришла?

— Не могу больше, Федерико, не могу, слышишь! — патетически воскликнула женщина, одетая мужчиной. — Не могу я больше так!

— Как — так?

— А так… Прекрасно знаешь, чего я хочу.

— Чего, Сузи, чего ты хочешь?

— Опасной любви! Рискованной! Не признаю иной!

— Разве не опасно, разве мы не рискуем, когда я пробираюсь к тебе по ночам? Человек моего положения и звания…

— Нет, не рискуем — у тебя все рассчитано, все предусмотрено, Федерико.

— А чем это плохо?

— Плохо… Кто это там стоит?

— Наш мальчик, малец… Почему плохо, Сузи?.. — нежно вопросил полковник, снова прижимая ее к груди.

— Я признаю только опасную любовь, вот такую… И еще опасней…

Потом они переплелись так, что Доменико ничего уже не различал.

— Сузанна, Сузи!

— Фе… Федерико…

— Сузи, моя плодообильная.

— Там не целуй, долгоденствия маршалу…

— Но Грег Рикио не отрицает и…

И где-то в Среднем городе прогремел охваченный клеткой спесивый Каэтано: «Чааас ноочииии, и всеее геениальноооо!»

А потом, надежно упрятав измятую женщину в деревянную накидку-щит, скрыв ее под маской, полковник стал на нижнюю ступеньку и велел вмиг представшему перед ним Элиодоро:

— Проводи, — и уверенным движением круглой головы указал Доменико на лестницу, но игрушка его сказала:

— Просьба у меня.

— Просьба? Говори, слушаю… Ах, хорошо было…

— Если можно, я… Если позволите…

— Говори, ну… давай…

— Утром, когда наступит день… — Как он волновался! — Пустите в один уголок вашего сада, прошу.

— В какой уголок? А-ах, хорошо было…

— Тот, что для контраста.

— Где сорняки — крапива, папоротник?

— Да, грандхалле.

И осекся, огляделся — поблизости никого не было.

— Хорошо, изволь… Но зачем тебе?

— Не знаю… хочется.

— Отвечай, говорю!

— Нравится мне папоротник.

Полковник даже скользнул по его лицу взглядом на миг.

— Шутишь, хале?

И уже в комнате, когда Доменико — впервые унизившая себя душа! — ждал большой благодарности и похвалы, полковник бросил ему:

— Смотри, пригульный, никому ни слова.

— Не пригульный я.

— А кто же — никого у тебя нет…

— Как нет, у меня отец есть.

— Где он, ну где? — Полковник насмешливо прищурился, устремив взор на Умберто.

— Высоко, в селении. В Высоком селении.

— Скажи-ка, в селении… Ничейный ты, безродный, нет у тебя отца.

— Есть.

— Где он, где он у тебя, отец?! — И, почему-то страшно задетый, полковник исступленно сорвал с тахты покрывало, нагнулся и заглянул под нее, открыл стенной шкаф, пошарил на полках, разворошил постель, пинком опрокинул кресло, вывернул Умберто карманы, даже в прозрачный кувшин заглянул, издеваясь и повторяя: — Ну где же он?! Где твой отец! Нет его, ясно! Ишь, отца захотел! Где он! Не существует, нет его, понял?!

Воздев голову, Доменико смотрел на потолок.