Одарю тебя трижды

Гурам Дочанашвили широко известен в Грузии, у него много читателей, особенно в молодежной среде. Относятся же к нему по-разному. Мне приходилось слышать высказывания его коллег-профессионалов. Были слова восторженные, были не очень, были и полные откровенного раздражения. Успех товарища всегда несколько раздражает творческого человека, но в данном случае, судя по всему, речь идет не о такой будничной малости, а о неприятии присущего этому писателю почерка, самого взгляда на мир. «Игры…» — звучала и такая реплика.

Что же касается известности Г. Дочанашвили вне грузинских пределов, то судить о ней не так просто. Книги по-русски выходили, творчество Дочанашвили обсуждалось в Союзе писателей СССР (обсуждение прошло на уровне праздничного бенефиса), но нельзя сказать, чтобы привлекло пристальное внимание критики. Не было этого пристального внимания. Обстоятельство любопытное, если учесть, что современная грузинская проза вроде бы «центральной» литературной критикой горячо любима. Правда, присматриваясь к некоторым тонкостям этой любви, обнаруживаешь вещи презанятнейшие. В давние уже времена Нодар Думоадзе стал известен поначалу не как прозаик, а как автор сценария картины Тенгиза Абуладзе «Я, бабушка, Илико и Илларион». Во времена куда более поздние Реваз Чейшвили удостоился многих радостных откликов в качестве сценариста фильма Эльдара Шенгелая «Голубые горы…», хотя сценарист этот — одна из крупнейших фигур грузинской новеллистики. Шесть лет после журнальной публикации романа Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа» критика наша, если не считать оперативных сочувственных откликов, не торопилась являть миру свои аналитические возможности, и только после выхода семисерийной телеэкранизации «Даты», после того, как массовый читатель безоговорочно признал роман, — самовыразиться в качестве аналитиков возжаждали многие. Хорошо, почти сразу повезло прозе Отара Чиладзе. К моменту ее выхода на всесоюзную, так сказать, арену почва уже была достаточно подготовлена. В том смысле хотя бы, что писать о современной грузинской романистике, ее философичности и высокой нравственности стало хорошим тоном.

Что поделаешь, критическое мышление подвержено стереотипам, как и всякое другое. В искусстве составлять «обоймы» мы достигли невиданных высот. Не те, неуклюжие официальные «обоймы», а перечни имен, само произнесение которых свидетельствует о редкой изысканности нашего вкуса и устремленности вперед и ввысь нашей мысли. Вмешательство в такой перечень может выглядеть просто святотатством.

А ведь есть, определенно есть писатели, которые никак не «привязываются» к литературному направлению, группе единомышленников и даже четко выраженной генерации. Которые существуют словно бы сами по себе, в литературе, а не в «команде». С такими писателями критикам просто беда.

Сказано много, и сказано справедливо, о поколении грузинских «шестидесятников». Нодар Думбадзе, Тамаз и Отар Чиладзе, Арчил Сулакаури, Реваз Инанишвили, Реваз Чейшвили — все это люди, заявившие о себе на рубеже 50-х — 60-х годов, когда резко менялось само человеческое отношение к действительности, когда возвращался первоначальный смысл извечным этическим истинам, когда так велики были надежды и ожидания. Эта литературная генерация сложилась закономерно и естественно, и вовсе не потому, что резвые дебютанты решили объединиться в борьбе с конкурентами по ремеслу, а потому, что для литературы назрела необходимость в направленном и решительном обновлении. Выросшие во времена угрюмого недоверия к человеку, «шестидесятники» провозгласили высокую веру в него. Их оружием был открытый пафос — в утверждении первозданной праздничности жизни и нравственного максимализма, в упорном отрицании зла, в неколебимой уверенности, что добро восторжествует, сколь бы трудным ни было это торжество. «Шестидесятники» писали весело и щедро. Юмор, с его национальной, народной стихией (это особенно заметно в прозе Нодара Думбадзе) оказывался в конечном счете проявлением того же пафоса, яростного принятия и непринятия различных способов жить и относиться к жизни. Эта генерация словно, бы заново открыла могущество слова, сосредоточенного на коренных проблемах бытия, сильного своим проповедничеством. Установки молодости, времени самоутверждения, — великая вещь. К примеру, роман О. Чиладзе «Железный театр» вышел совсем недавно, написан же — определенно — «шестидесятником».

А теперь прислушаемся к названию самого известного, переведенного и на иностранные языки рассказа Гурама Дочанашвили: «Человек, который очень любил литературу». Да, с пафосом здесь неважно…