Одарю тебя трижды

— Понял, хале, — ответил благодарный Доменико.

— Покажу тебе «хале», — зло прошипел человек. — Начнешь с «хале», и втянешься, во всем уподобишься и-им… — протянул он совсем как Александро.

— Вы что, уйдете? Извините…

— Останусь пока.

— А как выберетесь? Я же запру дверь…

Показалось — улыбнулась маска, и ласково прошелестело:

— У меня второй ключ есть! — И как будто теплее посмотрели на него сквозь узкие щелки. — Не забудь: как защелкает дрозд, трижды замахнешься… Ясно?

— Да.

— Возьми вот эти ножи. Здесь принято иметь при себе пять ножей, они будут и в одежде, которую принесет Скарпиозо: два на поясе, один в воротнике плаща, два ножа — в узких карманах сапог на внешней стороне, но все наверняка не настоящие. Заменишь их этими вот, настоящими. Понял?

— Да.

— Отвернись, заберусь под кровать. И помни — в лесу ножи из ствола не вытаскивать, и Скарпиозо не позволяй.

— Послушается?

— Да.

— Почему б вам прямо сейчас не пойти… Дожде-тесь нас… у леса.

— Нельзя. Ему ничего не стоит и здесь прирезать тебя. Сомневаюсь, правда, а кроме того, интересно, как поведет себя, что скажет.

— Как вы… узнаете?..

— Что?

— Что… надумает убить…

— По голосу. Отвернись… Никто не видел меня лежащим на полу.

Отвернулся Доменико, стоял, ждал.

Скарпиозо бережно внес на вытянутых руках расшитые золотом великолепные брюки, рубашку с пышным воротником, под мышкой держал пару высоких сапог с золотым кантом по бокам.

— Пожалуйста, примерьте, хале, все тут, — и благоговейно повесил брюки и рубашку на стул. — Все тут… и ремень вот, и сапоги, неразлучная пара нижнего белья… носки, сударь… — И усмехнулся: — Вы достойны самого наилучшего.

— Оставь меня одного, — сказал Доменико.

— Прогуляемся потом в лес, хале? — льстиво предложил хозяин дома. — Воздух в лесу прозрачный.

— А не покинете меня там?

— Что вы, как можете думать! Когда оденетесь, ударьте три раза в ладоши.

Доменико швырнул перепачканную кровью рубашку в угол, надел новую, белоснежную. И брюки и все другое сидело мешковато, и мороз пробежал по коже. В карманах-ножнах лежали негодные, податливо гнувшиеся ножи, вытащил их, сунул под подушку, заменил настоящими — теми, что оставил брат Александро. Когда он осторожно присел на край постели надеть сапог, по щиколотке его постучали:

— Обернешься в лесу хоть раз — не миновать ножа в горло.

И невидимый человек сам трижды властно ударил в ладоши.

Они шли по тесным улицам между мраморными домами, пепельно мрачными в этот пасмурный день. На всем пути, прислонясь к великолепным стенам, стояли каморцы! С опаской поглядывал Доменико на обитателей разбойничьего города: внешне были люди как люди — по паре ног и рук, по паре глаз, ушей. Рослые, худощавые, попадались и полные. Но глаза — заглянули б в глаза!.. Хотите — заглянем, угодно? Мы с вами, бродяги-негодники, незримо за ними следящие, подойдем и заглянем — не заметят, не бойтесь; на плечо положите мне руку и ступайте за мной, посмотрите: по самые брови надвинуты шляпы — широкополые, прикрывают прищуренный взгляд, алчно каким-то желанием горящие, — да что там каким-то, сообразите, конечно, отчего загорались глаза при виде «поживы», наготове руки держали, заложив их за пояс, в том месте, где таили ножи, узкие, длинные… Повезло нам с тобой — в Средний город попали, в Верхней и Нижней Каморе пострашнее зверье обитает… Но и тут, но и эти… Давно бы всадили в скитальца свистящий пронзительно нож, но спутник его говорил: «К полковнику, хале, к самому полковнику, хале, идем…» А вот подошел к ним Чичио, переведенный недавно из Нижней Каморы, повышенный… Не слыхали о Нижней Каморе? Расскажу вам о ней и все объясню в свое время.

— С мирными часами вас, мой хале… Вчерась драхму обещали, пожаловали бы мне, хале…

Но Доменико с омерзением бросил:

— За что? За то, что дважды пытался прирезать?

Чичио немножко, самую малость, смутился, даже потупился, но быстро оправился, заглянул ему в глаза и откровенно, осуждающе спросил:

— А сами, сами бы как поступили на моем месте, хале?

Вы еще здесь ведь, рядом со мной, так запомните — редчайший был случай! — в Каморе не смотрят друг другу в глаза, нацелятся взором то в брови, то в щеки, скользнут по губам, уставятся в лоб, но в глаза не глядят, никогда, ни за что, а столкнувшись случайно, мечут в сторону взгляд — по негласному правилу, кому же охота испытывать страх… морозом по телу. К тому ж неприятно, припомнится собственный взгляд, а мы знаем, знаем прекрасно, что собой представляем, ведь не зря, когда смотримся в зеркало, наводя красоту или бреясь, избегаем старательно глаз своего двойника.

— На, бери, — бросил Доменико, и драхма звонко отлетела от мостовой, а снова упасть ей не дали — Чичио неуловимо подхватил монету и ловко упрятал в потайной карман на груди.

— Пусть продлятся для вас мирные часы, друг…

А Скарпиозо все остерегал их, отводивших глаза:

— К самому полковнику идем, хале… Кто увяжется за нами, с полковником будет иметь дело, хале!

Алчным взглядом обжигали затылок, но следом не шли… Стояли, не двигались…

— Рубашка и брюки великоваты, — заметил Доменико.

Шли лесом.