Одеон

Мои щёки пылали, а смерть казалась единственным спасением. Только спустя годы я поняла, это была изощрённая месть, во многом характеризовавшая Пашу, как человека.

– Кто? – спросил папа и брезгливо посмотрел на Пашину протянутую руку.

Я стояла в стороне, отец бросил взгляд на меня, потом на вскипающего Пашу, к которому отнеслись неуважительно (это мгновенно выводило его из себя) – и если бы не наш препод по теормеху, то я даже не знаю, чем бы всё закончилось.

– Да-да, наша неразлучная парочка Павел и Маргарита, – с улыбкой сказал преподаватель. – Паша на Риту, кстати, очень положительно влияет, наверное, занимаетесь после пар?

– Занимаемся, – процедил Паша.

– Пап, привет! – я наконец-то набралась смелости и подошла к отцу.

Он меня собственнически приобнял и спросил:

– Маргарит, не представишь нас друг другу, а то парнишка говорит, что он твой молодой человек?

– Так и есть, – тихо пропищала я и опустила глаза.

– Ну, тогда, рад знакомству, – отец теперь сам протянул Паше руку, тот нехотя её пожал.

После той отвратительной сцены папа устроил мне разнос в машине, когда я пошла его проводить: назвал меня шлюхой, говорил, что он отправил меня сюда учиться, а не трахаться, что моей матери было бы за меня стыдно, а когда я не сдержалась и ответила «А не стыдно ли ей за твой бесконечный поток любовниц?», то получила пощёчину. Медленно и без истерик я вылезла из машины. Отцовский кортеж уехал. Затем мы не общались несколько месяцев. Приятного было мало, но именно та ситуация оказалась нам с Пашей на руку. Появилось нечто общее, сблизившее нас – ненависть к отцу.

Пришлось рассказать Паше всю правду о своей жизни. Поначалу он никак это не комментировал и делал вид, что ничего не произошло, а однажды после пары он схватил меня за руку и сказал:

– Ты будешь слушаться только меня.

Я растерялась и закивала. Конечно, Пашу тогда волновала не столько моя, как оказалось, обеспеченная жизнь, а степень влияния отца. Паша был не из тех, кто легко отдаст свою власть, пусть даже такую незначительную, как власть надо мной.

Мы расписались сразу после окончания универа. Он устроился работать в исследовательский институт, а я пошла в стартап – мобильное приложение для чтения электронных книг. Мы сняли квартиру недалеко от Пашиной работы, жизнь казалось мне сказкой. Отец наконец оставил нас в покое, мы были молоды, счастливы, и весь мир принадлежал нам. Но так думала только я. По Паше было видно – наша жизнь его не устраивала. Он хотел большего. В принципе, он всегда хотел большего.

Несколько лет всё было честно и чисто. Конечно, меня удивило резкое желание Паши оставить научную деятельность и уйти на менеджерскую работу в госструктуру, но это был его выбор, и мне ничего не оставалось, как молча наблюдать.

И вот тогда появилась первая грязь. Корпорация, в которую устроился Паша, возглавляла отрасль науки, в которой он изначально занимался научно-исследовательской деятельностью. Пашин рост был таким стремительным, что даже удивлялся мой отец, которому было запрещено влезать в нашу жизнь, в том числе и в Пашину карьеру. Как-то мы обедали в центре Москвы, и он сказал:

– Рит, мне кажется, Паша продал душу дьяволу.

– А ты-то сам не продал?

– Поэтому я знаю, о чём говорю.

Компания, президентом которой был отец, занималась добычей угля и антрацита. С годами к ним прибавился нефтегаз, несколько зданий под офисы в Москве, сеть ресторанов, в одном из которых мы встретились.

Удивительно – когда ты ребёнок – не задумываешься, откуда твои родители берут деньги. Да даже не «откуда», а насколько честным путём. Конечно, я понимала, что Россия – не та страна, где делать бизнес, тем более в таких масштабах, как у моего отца, можно легко и без договора с дьяволом. Но как будто осознанно старалась не вдаваться в подробности. «Да, мой отец, вероятно, обворовывает полстраны, но он же всё равно мой отец?».

Я всегда любила Париж. Когда я была маленькой, мы часто летали туда с мамой. Это не главная причина, но одна из. Для Паши Париж стал целью. Но перед этим у нас появилась своя трёхкомнатная квартира на Якиманке, у каждого машина, загородный дом, мы начали летать бизнес-классом. И, разумеется, мне было приказано уволиться. Будучи безвольной тряпкой столько, сколько я себя помнила, послушно выполнила приказ.

Мои вопросы о его работе игнорировались, а потом я и вовсе перестала спрашивать. Но я всё прекрасно понимала… Понимала, что Паша попал в систему, где просто так не выжить. И либо ты закрываешь глаза на свою совесть, если она, конечно есть, либо тебя уничтожают, потому что ты не согласился играть по правилам. Знал ли Паша, на что шёл? Если честно, у меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Тем не менее, он быстро освоился, и роль скользкого изворотливого госслужащего, знающего, кого поцеловать в зад, а кому зад подставить, довольно быстро стала его образом жизни.