Одержимость

Уверенный тон моего голоса удивил меня самого, и когда я отстранился и увидел её улыбку и красный цвет щёк, то впервые в моей одинокой дерьмовой жизни я почувствовал себя нормально.

Музыка раздавалась в студии, пока я водил кистью по холсту, но не могла заглушить воспоминания. Прямые голые линии Аспена прекрасно подходят для фона картины. Глаза Пэйдж были окружены цветом летних закатов и зимних ночей. Я сказал ей сегодня, что она яд, и именно это и имел в виду. Я хотел бы нанести ей удар. Хотел бы заставить её почувствовать себя так, как я чувствовал себя последние девять лет — неуверенным, несчастным, потерянным. Пробуя слёзы на её губах, чувствуя, как её дыхание снова смешивается с моим, я понял, что стерпел бы яд её смерти, её нетронутое забвение, её испорченные поцелуи, потому что был болен ими. Я был не лучше в своей зависимости, чем мой отец и его виски, чем Лиам и его бесполезные завоевания, а Киран — с его снисходительной любовью к Христу.

В тот день, когда я вошёл в дом детства Пэйдж, я знал, что не должен хотеть её. Мы были чересчур разными, и когда я впервые почувствовал уверенность в себе, потребность в нормальной жизни, то попался на крючок. Я жил ради исправления, потому что каждым своим прикосновением Пэйдж дарила мне свою красоту и тишину голосов в моей голове. Я ненавидел её и любил, ощущал себя как наркоман, и когда покинул церковь сегодня, понимал, что никогда не смогу отказаться от своей зависимости.

Кисть выпала из моей испачканной краской руки на пол. Я не осознавал, что практически не дышал. Гнев пронзал меня с каждым ударом сердца. Я закрыл глаза и позволил музыке окружить себя. Мне нужен отдых от этих глаз, но даже в темноте они не отпускали меня. Когда я вдохнул, запах древнего собора заполнил мои ноздри, и я почувствовал ее руку в своей, а её молитва звучала в моей голове.

— Я ранена и опечалена. Я слаба и несчастна. Без тебя я потеряна. Я согрешила, дорогой Господь, и я не заслуживаю твоей благодати, но я ищу её... Я ищу её. Я ищу твоё прощение и прощение того, кого люблю, того, кого обидела.

Её фигура была такой хрупкой. Дьяволы в моей голове умоляли позволить увидеть её кости, посмотреть, какой ужас скрыт внутри, но человек во мне не мог ненавидеть оболочку женщины, которая стояла рядом со мной... больше нет. Я открыл глаза. Глаза Пэйдж наблюдали за мной с холста. Всё, что я ненавидел в ней, исчезло, и всё, что осталось, — женщина, которую я не узнал. Её юность и красота поблекли, и она стала всего лишь скелетом, призраком прежней себя. Она не выглядела такой хрупкой на днях, когда мы встретились в студии. Казалось, я погубил её так же сильно, как она погубила меня.

Я наклонился, поднял кисть и, вынув тряпку из кармана, вытер брызги с пола, как смог. В любом случае, пол студии и так был заляпан краской. Часы на стене показали, как долго пробыл здесь. Я закрыл баночки с краской и собрал кисти, бросил их в висящую на стене банку поменьше и отключил телефон от стерео.

— Дерьмо! — руки были всё ещё грязными и оставили отпечатки пальцев на телефоне. Я вытер излишки краски с рук о джинсы. Когда же почистил экран телефона, увидел, что мигает синий сигнал. Снял блокировку экрана и увидел, что пропустил несколько звонков от Лиама и получил смс от Кирана.

Киран: Завтра ужин у мамы.

Уже слишком поздно отвечать, что мне не хочется идти на воскресный ужин, но я пропустил несколько последних, и был уверен, что мама, если бы была способна, приехала бы в салон и привезла меня к себе. Я уставился на предыдущее смс от Кирана. Он предупредил меня, что проговорился Пэйдж, где я нахожусь. Завтра я успокою его. Киран не хотел причинять никакого вреда, он никогда так не поступал, но иногда мне хотелось, чтобы он умел лгать так же, как и все мы. Всё, что было лживым, было неприемлемым для него.

Я пролистал контакты, пока не увидел её имя, и подумал, не поменялся ли её номер. Мой палец замер над кнопкой вызова. Сегодня мы были на нейтральной земле. Перемирие прошло перед Богом, поскольку мы оба почувствовали наш грех и услышали молитву другого. Это всегда было с нами. Её радость была моей радостью. Моя любовь была её любовью. Её боль была моей болью. Мы с Пэйдж были едины и чувствовали это сегодня. Я не знал, была ли она всё ещё замужем. Я ничего не знал о ней за последние девять лет, кроме воспоминаний, в которых жил. Сегодня я хотел освободить её от боли. Она искала меня для прощения, и я не был уверена, что смогу сопротивляться её приманке.