Одержимость романами

РедРиверРевел: Надеюсь, у тебя был хороший день в школе. Было приятно увидеть тебя. Извини, что я так устал. С нетерпением жду следующего раза!

И так продолжалось месяцы, месяцы и месяцы. Адам был первым, с кем я разговаривала каждое утро, и последним, с кем я прощалась каждый вечер. Он был неотъемлемой частью моей жизни.

Однажды утром в начале ноября я проснулась от сильной боли в животе и, пошатываясь, пошла в спальню родителей, чтобы попросить помощи у отца, потому что дома был только он; спустя несколько минут я уже лежала на заднем сиденье желтого такси, умоляя водителя ехать быстрее, быстрее, пожалуйста. Боль была невыносимой, она исходила из живота и поднималась в горло; такая сильная, что меня стошнило на рваную обивку, и водитель удивленно обернулся, жалуясь на запах – «Это не «Скорая помощь», почему вы не вызвали «Скорую»?» – а папа судорожно пытался вытереть меня маленькой пачкой тонких салфеток. В больнице Маунт-Синай на Западной Пятьдесят девятой меня ждали капельница, обезболивающие, УЗИ, а затем срочная лапароскопическая[17] операция по удалению кисты яичника. Хирург сказал что-то вроде: «В худшем случае нам придется удалить ваши яичники, нам требуется ваше согласие», и я, должно быть, дала его, потому что тогда, в восемнадцать лет, балансируя между детством и взрослой жизнью, я, конечно, не думала о собственных детях. С другой стороны, я согласилась, потому что хотела побыстрее покончить с этим – через два дня мы с отцом должны были лететь в Калифорнию, чтобы навестить Ноа и маму, которые временно жили в Лос-Анджелесе; Ноа играл главную роль в мюзикле, премьера которого состоялась в театре Ахмансона. Поэтому, прежде чем анестезия подействовала, я спросила врача, можно ли мне лететь. «Путешествуйте на свой страх и риск». – Он взглянул на моего отца, и тот кивнул в знак согласия. У нас были невозвратные билеты, но в любом случае мы с нетерпением ждали этой поездки, чтобы наконец-то, спустя несколько месяцев, воссоединиться с семьей. Кроме того, я хотела позагорать на солнце, увидеть Тихий океан, выложить классные фотографии на «Фейсбук» и, возможно, заставить Адама слегка – или сильно – скучать по мне.

Через несколько часов, когда я отошла от наркоза, мне сообщили, что у меня больше нет яичников. Затем меня выписали, и я смогла вернуться домой с меньшим количеством органов, а позже тем же вечером, из-за моей внезапной неспособности наклониться или использовать какие-либо мышцы живота, к нам пришла Рейчел и, бодро опустившись на колени на полу в ванной, намазала кремом для бритья мои бедра и икры и принялась орудовать бритвой, чтобы я приехала в Калифорнию гладкой, шелковистой и готовой к пляжу. (Я любила Рейчел по многим причинам, но в тот день я убедилась, что и она любит меня. Сейчас она живет в Вашингтоне, мы не общаемся, но не потому, что поссорились, просто так сложилось.) В аэропорт я надела струящееся платье длиной до колена; это был единственный предмет одежды, который я могла надеть сама. Пока мамы не было рядом и она не могла помочь мне одеться, я была вынуждена отказаться даже от нижнего белья. (К сведению, не советую так делать во время национальных перелетов.) Я не могла ходить после операции, и отец устроил так, что меня возили по терминалу аэропорта в инвалидном кресле; в самолете я постоянно роняла вещи и просила симпатичного парня рядом со мной их поднять. Я рассказала ему об операции, чтобы он не думал, будто я лентяйка. Мне также постоянно приходилось принимать «перкосет»[18].

После приземления я отправила Адаму фотографию пальмы, а затем оставила бессвязное голосовое сообщение:

«Ты не поверишь, но вчера мне ни с того ни с сего сделали операцию, потому что у меня очень сильно болел живот, и теперь у меня больше нет яичников, ну разве это не безумие, а еще я в Калифорнии, ладно, хорошо, скоро поговорим, перезвони мне».

– Звучит очень страшно, – заявил он, перезвонив мне двадцать четыре часа спустя. – Но я рад, что с тобой все в порядке. Как проходит период восстановления?

Я в порядке?

– Швы на животе рассосутся через шесть недель.