Одержимость справедливостью

– Ладно, сядьте вот сюда. А ты не подглядывай, я не люблю, когда под руку…, – сказал я Димке, – сядь рядом с Танечкой.

Все, наконец, расселись. Декольте мешало сосредоточиться. Хотелось рисовать только эту часть. Какого чёрта, нарисую не лицо, а портрет до пояса, с руками.

– Так ты не ответил, вам там художники не нужны? – начав рисовать, спросил я Димку.

– Нет, вроде не нужны, пока. Я же, художник. Хотя работы, скажу тебе, там до хрена, и она никогда не кончается.

Ну, понятно, место занято. Тобой занято. Как всегда ты передо мной, тут-как-тут. И никак от тебя не избавиться.

– То оформления бесконечные, – продолжал Димка, – то какие-то лозунги, даже карты приходилось рисовать. А вот за Аллею Славы, я пока браться не хочу. Там портреты героев нужно рисовать. Заставляют, рисуй, говорят. А я, тяп-ляп не хочу. Вот бы тебя, на эту работу.

Меня-бы, говоришь, но ведь место-то занято. Издеваешься сволочь, к горлу снова подкатилась уже забытая обида.

– Кстати, если ты в армии сейчас, то почему ты не в казарме, а разгуливаешь по городу, да ещё с девушкой. Там у вас все, так разгуливают?

– Нет, все не разгуливают. Только когда патрулируют, в город выходят. А так, в казарме сидят. Я же художник, да ещё при штабе прикомандирован. Поэтому хожу куда хочу, без ограничений.

– А цель какая, ходить без ограничений? Неужели никто не контролирует?

– Нет, не контролируют. Дают задания, а я выполняю. Все довольны.

– А, если, военный патруль остановит? Спросят, где увольнительная? Я от солдат слышал, что за такое могут и на губу.

– Да кто же милиционера остановит? Меня ни разу не останавливали. Но если остановят, я бумажку покажу, у меня есть. Вот смотри, тебе первому показываю. Никто никогда не спрашивал. Это на крайний случай.

На маленьком, сложенном вдвое листочке белой бумаги было написано, что Димке разрешается ходить где угодно, и когда угодно, без всяких ограничений, якобы он выполняет важное задание. Подписано, генералом МВД и припечатано большой круглой печатью.

– Да, убедительно. Это за что же такие бумажки дают? А что это за задание такое ты выполняешь, если не секрет, конечно?

– Бывают задания, но ничего особенного. Думаю, бумажку дали потому, что иногда начальство даёт личные поручения. Типа, отнести что-нибудь жене начальника. Не хотят, чтобы меня с этим задержали, случайно.

– Это, что же такое, например.

– Да, ерунда всякая. Последний раз, полковник поручил проявить фотоплёнку и отпечатать карточки. Ну, я в город отнёс, отпечатали. А там, жена полковника и две его дочки, на пляже, в купальниках. Просто не хотят, чтобы посторонние видели. Вот и весь секрет. А однажды, поручили сделать керамическую бляху на могилу какой-то женщины. Видно чья-то мать. Ты, говорят, художник, вот, говорят и сделай.

– А, как же ты должен такое сделать?

– Как, как, отнёс в Бытовую фотографию и заказал. И все довольны. Хвалят. Такие вот задания. Зато, я сплю дома.

– Как? Ты спишь не в казарме?

– Дома сплю. Кровать, у меня в казарме, конечно есть. Но сплю, в основном дома. Правда, обещают в части мастерскую оборудовать. Тогда, в город меньше нужно будет ходить.

Вот это служба. Спит дома. Там, наверное, Танечку, со всех сторон… рисует…. А я здесь, в палате на восемь человек, два месяца безвылазно. Почему всё ему, всю жизнь такая халява ломится?

– А, что это за парни в окнах, на нас смотрят? – вдруг спросила Танечка.

Действительно, в каждом окне торчало по две, а то и по три головы. Хотя окна были закрыты, лица были хорошо видны. Понятно, что все они таращились на Танечку, единственную здесь девушку в ярком платье, с накрашенными губами и сексапильными формами.

– О, я забыл, Вам Танечка привет передаёт всё инфекционно-венерическое отделение. Помашите им ручкой, они будут очень рады, – пошутил я, но увидев оцепеневшую Танечку, сам помахал им рукой.

На этот мой жест за окнами оживились, стали что-то выкрикивать в форточки. А за некоторыми откровенно паясничали и строили рожи.

– Дима, пойдём отсюда, – разволновалась Танечка. А Димка шутку оценил, и заржал в полный голос.

– Портрет свой, не хотите посмотреть? Я закончил.

– Портрет? Да, пожалуйста, покажите.

На рисунке, обнажённая по пояс Танечка, слегка наклонив голову и глядя с портрета блудливыми глазами, слегка приоткрыв рот и высунув кончик языка, двумя руками прикрепляла большую розу к волосам. Её формы я изобразит так, как себе их представлял, глядя на декольте. Увидев рисунок, Димка остолбенел, а Танечка покраснела и смутилась.

– Вы, это в казарму понесёте? – выдавила Танечка.

– За такое, можно и по морде! – добавил Димка.

– Не надо, по морде, отдайте рисунок, – строго сказала Танечка.

– Сейчас же порви, при мне! – наступал Димка.

– Не надо рвать, просто отдайте мне, пожалуйста, – уже умоляла Танечка.

– Конечно, возьмите, – я вырвал лист из блокнота и протянул ей, – извините, не обижайтесь. Хотел пошутить. Глупо получилось.

Она молча разглядывала рисунок, затем бережно свернула его в трубку и подняла глаза. В них была рабская покорность. Так, наверное, смотрит кролик на удава, – подумал я.