Одержимость справедливостью

Короче, кого хотели, того и принимали. Школа с золотой медалью, ничего не значила. Что делать, если абитуриент не отмечен талантом. Это неважно, что он хорошо рисует кошечек и собачек, у него же нет чувства композиции. То, что ты окончил художественное училище, конечно хорошо. Но, может это и есть твой потолок. А до настоящего художника, ты не дотягиваешь. Да, и писать грамотно, тоже нужно уметь. В общем, проскочить через это сито удавалось не многим, в основном тем, чьи фамилии были заранее согласованы. Но, тройному натиску не могла противостоять никакая комиссия. К моему красному диплому об окончании художественного училища добавлялась солдатская форма, которую я надел специально. А завершающим моментом, была копия моей карточки кандидата в члены партии. Для себя я решил заранее, если не примут, сразу, вот так в форме, пойду прямо в Райком партии. Пусть разберутся, чем не угодили институту художники-коммунисты.

Однако, как и обещал замполит, в институт меня внесли на руках. И сразу выбрали старостой курса. Не зря, я терпел тяготы и лишения. После казармы, учёба была в радость. Ленивые сосунки, прогуливавшие занятия не понимали, как это здорово, учиться. Вот только денег не хватало, приходилось искать подработки. Серьёзный заказ не возьмёшь, после учёбы оставалось слишком мало свободного времени. Приходилось заниматься всякой ерундой, однажды даже красил забор. В остальном всё было прекрасно. Меня приняли в партию и включили в партбюро факультета. Я был там единственным студентом, на собраниях сидел вместе с преподавателями. Обсуждали не детские вопросы, и я подумывал о том, почему бы в будущем самому не стать профессором.

— Это правда, что Вы художник? Я бы так хотела стать художником. Художники самые счастливые люди на свете. Правда, ведь? Только что был белый холст, и вот, он постепенно наполняется жизнью. Художник может показать другим свой сон, дивный мир, который никто кроме него не видел. Кругом течёт размеренная жизнь, или кипят страсти, а художник над этим, созерцает.

Ещё на вступительных экзаменах я приметил девчонку, фигурой напоминавшую Танечку. Ей было семнадцать лет. Каким-то чудом девочка из провинции ухитрилась поступить сразу после школы. Её отец был председателем колхоза. Наверняка, таскал продукты институтскому начальству. Жила она в общежитии института, в комнате с тремя такими же овечками, как сама и звали её, Анжелика. Странное имя для деревенской девчонки. Нет, чтобы Дуська, Анжелика! Деревня обожает такие понты.

Вскоре мы сошлись, и не упускали ни одной возможности, для «внеклассных занятий». В эти моменты я представлял её то Розочкой, то Танечкой, то Люсечкой, которую я даже в глаза не видел, лишь представлял себе. Мне почему-то казалось, что Люсечка — брюнетка. Интересно, думал я, кто лучше в постели, Анжелика, или Димкины девчонки? Однажды, я случайно назвал Анжелику Танечкой, и она сразу устроила сцену ревности. Как я её ни успокаивал, как ни объяснял, что кроме неё у меня никого нет, ничего не получалось. Мне это надоело, и я сказал ей, что художник не может встречаться только с одной женщиной. Потому, что женщины нужны для творческого вдохновения, а не только для того, чтобы рожать детей. И тут, начался настоящий ад. Оказалось, что эта дура, беременна, притом давно, и что я этого не вижу только потому, что не люблю её.

Люблю? Надо же такое придумать. Последнее время я просто терпел её, терпел её глупость и деревенские замашки. Терпел из-за свежести и сексапильности. Я же её не обманывал, женится, не обещал. Это была радость, за радость. И тут выясняется, она обманула меня. Беременна? Уже несколько месяцев? Специально скрывала, чтобы нельзя было сделать аборт. За что мне такое? Вот дрянь! Может, это вообще не от меня? Чем она там занимается, в своём общежитии? Ну, конечно, шлюха! Хочет женить меня на себе, чтобы перебраться в город из своей деревни. Наверное, родственники подучили.

— Дима, ты не волнуйся так, — она хлопала своими глупыми глазами, перебивая мои мысли, — мне от тебя ничего не надо, я просто маленького хочу. Я уеду с ним домой. А ты, если захочешь, сможешь приезжать….

Интересно. Неужели не врёт? Деревенские, они — хитрые.

— Ты, хочешь ребёнка? — я пытался понять суть игры.

— Хочу, хочу девочку. Она будет красивая, я буду её наряжать. Я сама шить умею и вязать. Я своим куклам, сама одежду делала.

Эта идиотка думает, что ребёнок это кукла. Одежду она будет шить. А пелёнки стирать, твоя мать будет?

— Мама поможет, если что, — продолжала Анжела, — я ей тоже помогала. У меня ведь сестра есть, младшая. И два маленьких брата. Я старшая в семье. Я и пелёнки стирать умею, и готовить. Нам будет хорошо. А ты, будешь приезжать….

— То есть, ты замуж не хочешь?

— Хочу. Но если ты не хочешь…. Мы можем так, как раньше. Ты, ведь меня не оставишь?

Что ответить, что ответить, я не знаю. Нужно подумать. Может, пусть делает, что хочет. Главное, чтобы ко мне не лезла. Но ведь узнают, на меня пальцем будут показывать, ведь засмеют.

— Ты что же, с животом в институт будешь ходить?