Одержимость справедливостью

Пьянка только начиналась, в ход пошла лишь вторая бутылка. Пили без повода, что последнее время становилось привычным. Работу, ту что ещё была, делать не хотелось. Ощущение неопределённости, чувство — поганое. Даже если заставишь себя работать, всё равно толку не будет. В дверь, с разговорами и советами будут стучать другие бедолаги. Временное успокоение наступало лишь, когда собирались группками, как сейчас, побухать и потолковать. Вот так, за салом, с водкой и чесноком я и поинтересовался мнением Петровича, который слыл проницательным, и был сам себе на уме.

— Это, я тебе скажу, вопрос политический! — мудро заметил Петрович, поморщившись от жгучего чеснока.

— Не понял, при чём тут политика? — неуверенно спросил один из собутыльников.

— Не могут начальники определиться, — Петровичу удалось хлебом зажевать пекучий чеснок, и он продолжил, — в глазах партийных начальников, Художественный Фонд — объект не хозяйственный, а идеологический. Соответственно, нужен авторитетный начальник, со званием, Народный, или на худой конец Заслуженный. Думаю, некоторым уже предлагали. Но все же увидели, какое тут дерьмо, и захотели не сильно. Есть конечно и такие, которые с радостью бы этот стул оседлали. Да верхи сами таких не хотят.

— Петрович! Ну чего ты усложняешь, «хозяйственный объект, идеологический»…, раньше такого вообще не было. И ничего, обходились. Слава богу, Димка, ведь пацан совсем, понял, что без снабжения, никуда. А деньги, как из заказчика выбивать? Платить-то, то не хотят, то не могут. Расценок утверждённых, не было. Заплатят, их потом трясут. А транспорт? Если грузовая машина нужна, так целое дело. Никто давать не хочет. А стройка? Мастерские художникам нужны? Нужны! Все же по подвалам, да по чердакам. Разве это дело? Это же бегать, пробивать надо. Финансирование, проекты…. Чёрт ногу сломит. При чём тут, на хрен, политика? Не будут таким навозом Народные Художники заниматься. Им, вон какие деньжищи платят.

— Ну это, мы, знаем. А начальство, думает иначе. Думают, место хоть и неспокойное, но идеологическое. Не зря же Райкомы с Горкомами тут ходят, учат, как детский сад или библиотеку раскрашивать. Будто мы без них не знаем. Да и заказчики, не было случая, чтоб не кляузничали. Будь место спокойным, давно бы блатного прислали, коммуниста какого-нибудь. А тут, на хромой козе не подъедешь.

— Петрович! Давай, про коммунистов не будем, — не выдержал я, — при чем тут это?

— Ах да, я и забыл, ты же у нас коммунист. Ну, извини, что обидел твои коммунистические чувства.

— Петрович! Место, как место, — не успокаивался собутыльник, — чего тут особенного? Работать надо!

— Чего особенного? Анонимки пишут. Народ у нас, грамотный и шакалистый.

— Да, поймать бы мерзавца! Я бы ему, семенники вырвал! Только жить нормально начали. Откуда такая гнида взялась?

— Откуда взялась, откуда взялась? Да кто угодно мог написать, вот хоть бы Димка, — Петрович пьяными глазами уставился на меня, — сидит тут с нами, коммуниста из себя строит. И всё, в анонимку….

— Петрович! Прекрати, ведь и правда подумают, — я едва не раздавил стакан, почувствовав предательскую дрожь в руке.

— Да никто на тебя Дима, не думает. Друзьям так не делают. Все знают, Дима, что вы тёзки, служили вместе. Говорят, и учились вместе? Это же он тебя в Фонд привёл, разве нет? Я бы за такое «спасибо» сказал.

— Именно друзьям так и делают, — сосредоточенно жуя сало, отозвался Петрович.

— Да зачем, Петрович?

— По-разному бывает. Может бабу не поделили. А может, просто жаба жрёт! — Петрович снова сверлил меня глазами.

Вот также говорил дядя Федя, мамин… «Пацана, жаба жрёт». Внутри всё сжалось. Может, Петрович знает? Неужели Танька…. Может, они знакомы? О-о! Как же я ненавидел Димку за то, что он заставил меня всё это терпеть. Они не понимают, каково это. Я бы им всё рассказал, но ведь не поймут!

— Что это ты, позеленел? Ты, тут нам на стол не наблевай. Совсем молодёжь пить не умеет, — Петрович ехидно улыбался, — иди, морду умой.

— Дима, тебе помочь? — заволновались собутыльники, — до туалета, дойдёшь?

В кабинке туалета меня трясло. Едва добежал, ещё минута, и обгадился бы в мастерской. Пьян, я не был, бил страх. Пил я теперь только, когда оставался один. На людях осторожничал. Боялся, что язык развяжется. Нервы, ни к чёрту. Петрович — гнида, заметил наверное, что я с водкой филоню. Наверное, сейчас пропагандирует там, на мой счёт. Что делать? Домой не уйдёшь, они в моей мастерской сидят. Вот бы послушать, что говорят. Эх, не догадался, нужно было диктофон спрятать. Ну и плевать, чтоб там ни говорили, буду всё отрицать. Всё ложь, ничего не знаю! Подонки, да как они посмели? Что они понимают? Быдло!

Когда, наконец, вернулся в мастерскую, все уже расходились. Закончилась водка, да и загрузились уже достаточно. На выходе из здания, на видном месте, появилось объявление об открытом партийном собрании. Ну, хоть что-то начало происходить.

Глава-44 Накрасить губы

Утром следующего дня, как неравнодушный коммунист, я поинтересовался у парторга, что собственно затевается.