Одержимые блеском. О драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир

Она сняла свои роскошные наряды, парики и украшения. Надела соломенную шляпу и муслиновое платье, объявила простоту шикарной. Ей просто понравился этот тренд (Руссо был в ярости) или она давно мечтала вернуться к более обыденным условиям своего детства? Кто знает… Возможно, она все еще играла. Или искренне ненавидела двор. Или действительно любила овечек.

Куда важнее то, что представители аристократии, многие из которых никогда не любили Марию Антуанетту, начали испытывать досаду и раздражение. Их бесило то, что им приходится догонять Бурбонов. Тем временем крестьян все сильнее бесила сама абсурдность подобного соревнования.

Грязное французское белье

Леди Антония Фрейзер, наиболее признанный биограф Марии Антуанетты, выразилась так: «Зачем убивать королеву-супругу?» Фрейзер настаивает на том, что никто за пределами Франции, даже во времена Террора, не ожидал, что французский народ убьет королеву. Изгнать ее, покончить с ней, но убить? Объединить революционеров вокруг ее смерти?

Почему?

Она совершенно ни за что не отвечала. За двадцать лет во Франции она не приняла ни одного политического решения. Ее работой было производить на свет наследников. И когда ее супруг сдался, она сделала то же самое. Нет смысла винить ее за экономический кризис во Франции только потому, что в юные годы она веселилась и тратила деньги. Эта буря зрела в течение пяти десятилетий. Но пока налоги росли (в немалой степени из‑за того, что Людовик XVI поддерживал американскую революцию[97]), народ терял землю, временные изменения климата привели к неурожаям, и королеву обвиняли практически все. Понятно, что народ возненавидел правительство. Но почему королева стала козлом отпущения?

Таблоиды только подливали масла в огонь.

Существовала «огромная индустрия полулегальной или нелегальной литературы памфлетов, поставляемых из Голландии, поставляемых из Лондона, поставляемых из Швейцарии», как считает Саймон Шама[98]. Новые компании образовывались с одной целью: как можно быстрее начать создавать скандальные листки и распространять их ради прибыли. Они чаще всего придумывали информацию, наносящую вред известным людям, в первую очередь Бурбонам в Версале. Слухи и домыслы выдавали за официальные факты. По большей части авторы брали мнение людей и возвращали его этим же людям, но в искаженном и преувеличенном виде, словно отражение в кривом зеркале. Они не только пропагандировали образ монархии как неэффективной, сибаритствующей и неумеренной в расходах власти, но и сделали критику монархии допустимой, превратив ее в тему разговоров публики.

Памфлеты, и это вежливое название тех скандальных листков, циркулировали по всему Парижу, по всей Франции и даже в остальной Европе. Эти так называемые памфлеты состояли в основном из рисунков – некоторые с подписями, другие без них, – представлявших собой жестокие, непристойные и оскорбительные карикатуры на монархию. Они были злонамеренными и клеветническими, но королевский цензор ничего не мог с ними поделать, даже после требования короля: «Любыми средствами остановите эти злобные листки»[99]. Но проблема оказалась глубоко укорененной, а поток подобной литературы слишком большим и интернациональным для королевского цензора старой школы. Количество казалось бесконечным благодаря печатным прессам, а желание населения прочитать их было огромным.

Короля изображали тучным тугодумом, который съедает все продукты во Франции. Его называли импотентом и рогоносцем, а его детей – незаконнорожденными. Но главной целью оставалась королева. Последние десять-двадцать лет своей жизни она не исчезала со страниц таблоидов. Памфлеты придумывали для нее гротескные сценарии с невероятными подробностями, и королева совершала в них все мыслимые и немыслимые преступления, включая государственную измену, богохульство, кровосмешение и извращения. Королева представала перед читателями безбожным, развратным и жадным до денег чудовищем, нашептывающим советы на ухо неумехе-королю и разрушающим Францию изнутри. Известную и безразличную фразу о том, что крестьянам следует «есть пирожные», ей приписали напрасно. Эти слова принадлежат Марии Терезии, жене Людовика XIV. Согласно Антонии Фрейзер, «это было бессердечное и невежественное заявление, а Мария Антуанетта не была ни бессердечной, ни невежественной».

Поскольку, с финансовой точки зрения, добавить напалм в костер – это удачная идея, таблоиды принялись высмеивать новую фальшиво-пасторальную жизнь королевы, понимая, что фермеры от этого придут в ярость.