Одержимые войной. Доля

Долин, который в последний раз ходил за грибами лет пятнадцать назад, если не больше, глупо улыбнулся, не зная, что ответить, а Маша радостно захлопала в ладоши. Отец цыкнул на неё, мол, тихо, мать разбудишь. Она притихла, виновато вжав голову в плечи, и, пока он разливал по стопке каждому, так и простояла в этой позе. Выпили за знакомство. Иван Иванович крякнул, утирая редкие усы, и с озорной искоркой в подслеповатых глазах глянул на дочь:

– Ну, Машута, наконец-то, вижу, серьёзного парня себе нашла.

– Из чего это следует, па?

– А из того, доча, как он водку пьёт, – назидательно воздев указательный палец, заключил Иван Иванович.

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – улыбнулся Андрей. Иван Иванович не стал заставлять себя упрашивать.

– Одни пьют безостановочно. Им нехорошо совсем, а они всё пьют. Не могут остановиться. Это алкоголики. У них в организме нет противоядия этой штуке, – и Калашников-старший любовно погладил бутылку, после чего, хмыкнув, спрятал её под окно. – Другие пьют по обстоятельствам и плохо скрывают отвращение. Таким бы вовсе не пить. Но они почему-то считают: раз есть традиция, надо поддержать. Это лицемеры. Третьи пьют умеренно, с удовольствием, как я. В принципе, могут обойтись. Но не хотят. А главное, всегда знают меру и никогда её не превышают; нашего брата, не скажу, что большинство, но много. А вот таких, как ты, Андрей… Ничего, что я сразу на ты?

– Так выпили же вместе! – отшутился Долин.

– Ну-ну, добро!.. Так вот, таких, Машута, как твой Андрей, единицы. Я, например, встречаю второй раз. У нас на работе есть один такой. Кстати, тоже ветеран боевых действий. Только других. Вьетнам.

– А что, наши и там воевали? – искренне удивился Долин.

– Да, парень! Где только наши не воевали! Великая страна… – Иван Иванович помолчал, точно пересчитывая в уме, насколько великая и во скольких странах воевали её сыны. На самом деле, в эту самую секунду и он, и дочь, и Андрей явственно ощутили, что от былого величия остаются одни воспоминания. Это было секундное ощущение, но его вполне хватило, чтоб резко сменить настрой разговора. Собеседники даже забыли, о чём шла речь. А тут ещё появилась заспанная Антонина Александровна, и тема переменилась. Лишь назавтра, когда ещё до рассвета выехали они на видавшем виды «Москвичонке» Калашниковых, Маша вспомнила о вчерашней теме и спросила отца:

– Так как же на счёт типа, к которому относится Андрюша?

Иван Иванович, вглядываясь в сумеречные силуэты деревьев по обе стороны от тряской просёлочной дороги, что выводила из садоводства, переспросил:

– Ты о чём, доча?

– Ну, ты вчера говорил, что люди различаются по тому, как они пьют. Не помнишь?

– Ах, ты об этом! – вспомнил отец. – А разве мы не докончили вчера эту тему?

– Да мама же нас прервала! – воскликнула дочь, и тут же раздалась реплика Антонины Александровны, которая, казалось, до сих пор тихо дремала в кресле рядом с водительским:

– Ну вот! Вечно я вам мешаю.

Ворчливое дружелюбие Антонины Александровны, её полнейшая несклонность к повышению голоса или иному проявлению отрицательных эмоций и кошачья сонливость удивительным образом сочетались с энергичной деловитостью мужа. Тот всё подмечал, незаметно следил за порядком в доме, мягко, но властно руководил женой и всем в семье, и, как правило, всё выходило так, как он скажет. Ещё суток не прошло, как Андрей гостил у будущих сродников, а уже почувствовал себя дома. Удивительное дело! Забытое с детства ощущение, казалось, безвозвратно утерянное, вернулось с новой силой и растекалось тёплой щекочущей волной тягучей нежности по всему телу. Ему хотелось обнять и прижать к себе поближе Машку и так сидеть с нею да сидеть. И только слушать незлобивую пикировку Ивана Ивановича с Антониной Александровной, минут пять выясняющих, кто кому и как мешает. Маша со смехом прервала это, вновь напомнив о своём вопросе. Но прежде, чем папа начал отвечать, мать успела вставить:

– Вот, оказывается, чем вы занимаетесь, пока я отдыхаю. Пьёте втихаря да о пьянстве же рассуждаете. А меня разбудить да мне налить?

Салон «москвича» наполнился дружным хохотом четырёх глоток. И в это самое время справа, над просветом широкой поляны, тянущейся вдоль дороги и обрамлённой по краям приветливым березнячком, возникли серебряно-золотые лучи встающего над землёю солнца. И минутная тишина, исполненная немого восторга пред одним из самых удивительных зрелищ на свете – восходом солнца в лесу – разом пригасила смех.

Вновь вопрос остался без ответа. Лишь спустя несколько часов, под вечер Иван Иванович сам вернётся к нему и заметит:

– В старину, говорят, был у наших предков обычай такой. Во дни праздников или поминовений пускали по кругу чарку с хмельным напитком. И всякий вкушавший совершал как бы священнодействие. Не просто пил бражку, а ритуал совершал. И Андрей, похоже, не пьёт, а священнодействует. Это в наши дни редкость!