Одержимые войной. Доля

Напряжённая пауза разорвалась нервным смешком. Оба «заклятых товарища» засмеялись одновременно. Здоровая реакция на возникшее напряжение защитным экраном укрыла их друг от друга. Дальше пытаться каждому проникнуть в сознание другого было рискованно. Смирнов бросал бестолковые взгляды в зеркало, помалкивая. А шофёр вёл себе машину, ни на что не обращая внимания, кроме дороги.

Вечером того же дня в разных кабинетах Беллерман учинил Смирнову допрос. Периодически он снимал очки и протирал стёкла полой белого халата, прикрыв глаза, взгляда которых без защитного прикрытия линз никто из живущих не видел. В этот момент лицо его казалось усталым и старше своего возраста. Смирнов отвечал на вопросы недостаточно уверенно, нервно. Профессор допытывался, что именно в загадочной Книге, которую десятилетиями ищут коллеги, содержится такого, отчего именно им, отделу, разрабатывающему психотронное оружие массового поражения, всенепременно нужно завладеть ею? Владислав Янович допускал, что древние манускрипты могут представлять интерес для спецслужб. Но был далёк от мысли, что в этих текстах содержатся вещи, более важные, чем сами люди, выступающие их хранителями на протяжении веков. Хорошо зная родословную Долина и Маши, Беллерман, тем не менее, не связывал напрямую родовые черты интересующих его личностей с предметом, передаваемым их предками из поколения в поколение. Он полагал этот предмет чем-то вроде талисмана-реликвии. Такие могут быть символом или организующим началом, способствуя кристаллизации достаточно чистых в расово-этническом отношении родов сквозь все хитросложения ген и хромосом. Он проводил свой эксперимент, доказывая теорию, согласно которой этнически чистые особи, в случае проведения с ними курса коррекции личности, способны передать усвоенные ключ-коды следующему поколению. Речь, таким образом, шла об эксперименте по эволюции человека, и какая-то там древняя Книга на этом фоне казалась мелочью.

Целебровский жарко спорил с Лебезянским, настаивавшим на немедленной силовой операции. Игорь Игоревич не верил Долину, считая, что тот уже встречался с отцом. Он думал: обработанный Беллерманом афганец научился ловко скрывать то, что знает, и его просто надо «расколоть». В предлагаемых методах оперуполномоченный не стеснялся. Он предлагал, например, похитить Калашникову, изнасиловать её, желательно, группой, и продемонстрировать видеозапись этого зрелища Долину.

– Валентин Давыдович, – томно закатывая глазки, пел своим тенорком Лебезянский, – поверьте опытному оперу. Нет ничего лучше! Когда мужику бьют по яйцам, портя его бабу, он перестаёт сопротивляться. Мои архаровцы с удовольствием и блеском выполнят такое задание.

– Ты с ума сошёл, Игорич! – гаркал Целебровский. – Долин афганец. И прошёл через руки Беллермана. Откуда мне знать, что он выкинет? Порвёт к чертям твоих архаровцев, вот тебе и вся операция!

– Ну, хорошо, хорошо, – потирал потные ладошки Лебезянский. – Можно иначе. Устроим несколько провокаций в отношении его матери. Пусть она, в свою очередь, окажет давление на сына! Можно сделать маленький пожарчик в его квартире. Так, чтоб пострадали его любимые цветы. Это так просто, так просто! Нужно сломать волю человека, остальное он отдаст сам.

Кровожадность «опера» была следствием страха. Слова Андрея о Беллермане – скорей всего, не блеф. Значит, сам «опер» вполне мог оказаться разменной пешкой, что, в случае чего, окажется или в застенках у того же профессора, или, чего доброго, на кладбище. Ни того, ни другого не хотелось, и он горячился. Целебровский был противником преждевременных силовых акций. Он убеждал своего «опера», что пока нет неопровержимых свидетельств встречи отца с сыном, подобными действиями они скорее навредят поиску, чем ускорят его.