Одержимые войной. Доля

За древней кладкой монастырской ограды прятался суровый корпус храма. В строгой линии стен, скромного купола, в неярких красках не было удушающей нарядности столичных церквей или бедности, какую изо всех сил стараются и не могут скрыть провинциальные церквушки. Вблизи, в сени вековых елей, храм напоминал неприступный бастион, готовый разразиться шквальным огнём в сторону любого неприятеля. Грозный вид испарялся, стоило отойти на сотню шагов. Монастырь сливался с окрестностями, полностью теряясь из виду. И лишь искушённый наблюдатель мог рассмотреть в загадочно-суровом облике храма черты глубокой архаики, усиливаемой запустением. Одичавшие яблони и малиновые кусты словно говорили случайному путнику: «Остановись! Подумай, чего ищешь здесь! Покоя и мудрости – одно, безопасности и удовольствия – другое, обильной и вкусной пищи и уюта – третье». Одни, не дойдя до стен, останавливались, задумывались, другие разворачивались и шли прочь. Менее всего монастырь был гостеприимным приютом странника.

Монах, подобно всем прочим паломникам, коих неисповедимые Пути Господни приводили к священным чертогам, остановился у заросших вьюном стен, скинул с плеч котомку и, двоеперстно перекрестясь, пересёк линию ворот. Не исполнил он воли Царя. Придти пришёл, а книгу донесть не довелось. Три ночи кряду бродил по кладбищу в поисках могилы матери, где схоронил заветный клад. Так и не нашёл. Полный смятения предстал он пред очи отца Василия Бесов Изгоняющего. Седовласый великан в рясе, молча, не проронив ни единого слова, выслушал его исповедь и, благословив, жестом указал следовать за собой в келью. Войдя в жилище святого отца, Монах пал на колени, столь велико было охватившее его чувство. Над головой святого отца, как ему казалось, время от времени вспыхивает нимб горнего света. Отец Василий поднял его, сурово сдвинув брови, показывая, что таких знаков не любит, и, поддерживая за плечи, провёл вглубь кельи, усадил на дубовую лавку под образа. Остановившись в шаге, сверху вниз поглядел на гостя, поддерживая наперсный крест, и изрёк:

– Пока был ты заточён, брат мой, могилу твоего учителя срыли. Сам знаешь, что искали. Но Богу было угодно помешать осквернителям. Срыли тринадцать могил, изображая во славу сатане. У сих бесноватых задача нарушить связи между чистыми душами ушедших от нас и ныне живущими. Затем скверны чинят. Да помешали ворогам бражники, Божьи люди. Не к месту для святотатцев оказались. Водку пили, песни орали. Тем милицию навлекли. Святая простота, ты знаешь, хуже воровства бывает, и бражников тех, конечно, в острог упекли. На их душу грешную все тринадцать крестов повесили. У следователей свои резоны были. Надо было скандал замять, уж больно к нему внимания много. А поелику бражники ничего вразумительного сказать не могли, а опасности не представляли, их вынудили себя оговорить и осудили. Недавно вышли, горемычные. Настоящие же погромщики, естественно, утекли. Раздобыть токмо ничего не смогли. После на осквернённом кладбище целый месяц едва не каждый Божий день журналисты с фотоаппаратами бегали. Были и агенты супостата. Но в открытую не могли сунуться. Им свой интерес к могиле совсем нет резонов обнаруживать. А как скандал понемногу остыл, решило и кладбищенское начальство инициативу проявить. Надоела им эта шумиха. Подняли документы на осквернённые захоронения, выяснили за какие отвечать не придётся, ну и порешили запросто сравнять с землёю. Вот и всё. Руки развязаны. Вот ты не нашёл ничего, не твоя вина. Наша общая беда. Теперь оскверненную срытую могилу трудно найти, нет над тем местом обережного круга. Супостат найдёт экстрасенса мощного, и отыщут.

– Как же они смогли спознать-то, куда именно я книгу спрятал?

– Умишком пораскинули – и догадались. Вариантов не много.

– Что же они закопошились – и сами себе навредили?

– Ну, брат мой, у тёмных часто так бывает. Потому и изображается тьма иногда змеёю, кусающею себя за хвост. А что все годы сидели тихо, а теперь закопошились, так и ты тихо сидел. Не Царский бы наказ, разве б осмелился раскопать надёжно упрятанное? А им нужно, чтоб в наших руках не оказалось. Как стало ясно им, что пойдёшь и возвратишь миру сокрытое от мира, затрепетали, им-то что, посуди сам, – сами ли сожгут, ты ли зароешь! Лишь бы никто не читал.

– И что же теперь делать? Они же теперь вряд ли остановятся.

– Поговори с директором кладбища. Прямо как есть, мол, сын, могилу матери ищешь. Без обид и претензий, мол, всё понимаешь, простил грех. Не пойдёт по-хорошему, пригрози судом, или ещё чем. Опыт лагерный имеешь, знаешь, как действовать… Пускай укажет, где… Господь не выдаст, и ты поспеешь до полного закрытия границ.