– Не знаю, точно сказать не могу. Что такое опьяняющее чувство власти, когда наперёд знаешь, что вот сейчас от твоего слова или поступка придут в движение большие массы людей, я знаю. Но сказать, чтоб я это чувство сильно любил и стремился к нему, я не могу. Просто однажды испытал.
– И хорошо ли тебе было?
– Мне потом было очень плохо. Точно из меня всю душу вынули и по кусочкам рассыпали.
– Вот это ты хорошо сказал, сын мой. Так и есть. Власть вынимает душу из человека. И начинает делать это, едва он прикасается к ней. Сие для любого нормального человека боль великая. Потому чаще ко власти идут те, для кого нету в том никакой боли, поелику душу уже отдали. А душу закладывают и отдают те, кто диаволу служит. Помнишь ли единую клятву, произносимую при крещении? Отрицаюсь от диавола и всех дел его. Посему нет во властолюбии ничего Божеского.
– Почему так? Разве не должно существовать общество в управлении и порядке? Всякий строй опирается на правителей, они держат народ в строю. Или государства распались бы, народы разбежались.
– Нет, сыне, заблуждение. Вспомни, что сказано: «Всякая власть от Бога». Что значит сие? А значит только одно. Богом дано человеку придти в мир сей тогда и там, где предуготовано, и переменить сего промысла Божия по произволу своему он не может. Значит, и власть возникает вместе с Родом. Ведь все племена и народы людские сложились родовыми, корнями восходят к единому родителю. Он суть главный. От него и дети его. И чтили племена этого родителя, и детей его ставили над собой без принуждения. Поелику власть бремя тяжкое, и никто из живущих в мире людей по доброй воле не жаждал взять её. Передавалось это бремя от отца к старшему сыну и так далее. Позднее порядок сей окрестили монархией. И везде, во всех странах и у всех народов соблюдался он и соблюдается неукоснительно. Вспомни: как только в каком-либо народе посягали на монарха, начиналось страшное самоистребление, после коего иной раз веками народ придти в себя не мог. А иные народы после того и вовсе исчезали. Диавол искушает человека, вкладывая в уши его лживые слова о свободе, равенстве и братстве. А на деле толкая его к свободе от Бога и родовых законов, к уравнению всех со всеми, хотя все мы разные, ибо живые, да к братству не во Христе, а во антихристе. Скольких сынов и дочерей своих положила под нож гильотины одержимая сим бесом Франция! И что получила она? Ныне французский народ, перемешанный с кочевыми племенами африканскими, на глазах угасает. Где великие сердца предков измельчавшего французского племени? Последний отчаянный взлёт духа в середине века сего сплотил лучших сынов в воинство Христово, что с песней шли на ворога. Но их было меньшинство. Ничтожная крупица. И маршала своего не отстояли. Предали. А то ещё один грех. Предательство. И кроется начало его во властолюбии и гордыне. Ибо не предать того, что ставишь более себя. Если видишь себя крупицей в океане мироздания, веточкой на Древе рода своего, то убоишься выпасть из океана, оторваться от Древа, не попустишь предательства. А возомнишь себя целым океаном, всем деревом, путь к предательству откроешь в сердце своем.
– Батюшка, а что есть предательство?
– Ох, сыне! И простой твой вопрос и сложный. Егда на глазах твоих искоренний [78] твой, сиречь родной тебе человек, в беде, придешь ли ты ему на помощь, не считаясь с трудами и не требуя наград?
– Конечно, приду, – с горячностью ответил Гриша, а у самого заныло в груди. Показалось, что ответ наигран, как из книжек взят. Монах покачал головой, ответствуя с суровой ноткой в голосе:
– Хорошо, коли так. Но разве не часто мы отмахиваемся от бед ближнего своего либо в сердце своем ищем награды за свое попечение? Как часто ты избегал оказания помощи, находя оправдания своему легкомыслию? Или в тайне надеялся на ответную помощь… – незнакомец сделал шаг в сторону, точно завидев кого-то за спиной у Гриши, и продолжил тоном уже умягчённым: