Одержимые войной. Доля

К вечеру гости отдохнули, прибрались в доме, затопили плиту, хозяйка воротилась домой. И не одна, а с двумя колдовского вида древними старухами. Вошли они вроде неприветливо, однако ж на иконку в красном углу, как подобает, перекрестились, после чего благочинно обозначили поклоны встретившей их честной компании. Одна из старух первым делом подошла к Маше. Долго стояла против неё, потом вдруг поясно поклонилась и что-то зашептала. Андрей было напряг слух, дабы разобрать, что шепчет, да вторая его отвлекла, сказавши «бабьи шепоты – не мужьи заботы», потом взяла его ладонь в свои высушенные годами, но не потерявшие цепкости руки и начала по ней водить-ворожить. А спустя каких-то пять минут по горнице полетела песня, справно выводимая тремя женскими голосами. Никогда прежде не слыхивавшие подобных песен, Долины сидели, не шелохнувшись, жадно ловя каждое слово, каждый звук. Немудрено: и профессиональным собирателям старины такие песни почти недоступны. Из поколения в поколение передают их несколько родов хранительниц, чтобы, прозвучав, исцеляли хворь, отгоняли печаль-тоску, отлучали от слабостей и сомнений, зовутся те песни бояновыми, и поют их для напутствия в бой, или в путь долгий. Затемно путники вновь отправились в дорогу, дабы к следующему рассвету поспеть уже в Торопец к брату Ольги Яковлевны. Опять была ночная дорога с потушенными фарами. Вновь за рулём полночи просидел Воин Пантелеич, а ближе к утру уступил своё место, только на сей раз не Андрею, а отцу его, что следовал теперь вместе с ними. На железнодорожном переезде близ Нижельского едва не случилась с беглецами беда. Навстречу проехал Бог весть почему бессонный в такой час участковый. Как водится в сельской местности, знающий всех своих и постоянных чужаков, завидя незнакомцев в машине с чужими номерами, он насторожился, решив на всякий случай остановить да проверить, кто такие. Долин-старший нашёлся, сказал, дескать, прости, браток, что по такую пору, да вот невестке беременной так плохо стало, что срочно в райцентр в больницу везу, тороплюсь, как бы не опоздать. Участковый покачал головой, но взял под козырёк и отстал.

В живописный городок Остров беглецы входили пешком в тот замечательный час ранних сумерек, когда летний воздух по-особенному тих и чуток. Смолкли голоса птиц и немногочисленные, а оттого яркие звуки небольшого города. Прекратилось движение на улицах, а в домах один за другим начали зажигаться огни. Всероссийское запустение, коснувшееся всех без исключения градов и весей, не обошло стороной и этого места. Иные деревянные дома стояли заколоченными, на иных пыль и копоть осела несмываемым слоем, по которому, как по странице летописи, ведающий легко прочёл бы горькую судьбу обитателей. А меж печальных видом кварталов то и дело мелькали ярко покрашенные жилища предприимчивых, кого ветер перемен не снёс на обочину жизни, кто сумел нажиться на общей беде, но потому и не снискал к себе любви и уважения соседей. Оттого-то эти дома, вместо того, чтобы радовать глаз опрятностью, ухоженностью и достатком, скрывались от глаз за глухими заборами, из-за которых доносился лай дюжих собак. И чем выше и глуше был забор, тем бессовестнее должен был жить под его непроницаемой защитой житель. Судя по прорисовывающимся кое-где сквозь неприступные ограды силуэтам крыш, жители этих немногочисленных богатых домов не были русскими людьми. Во всяком случае, не имели привычки к характерной для среднерусского города архитектуре. Разглядывать эти «достопримечательности» особого времени не было, хоть спутники шествовали неспешно. Да и желания особого обозревать их также не было. Воин Пантелеич оставил машину на кооперативной платной автостоянке в полукилометре от города. Приближалась пора прощания. Неторопливый шаг обычно сближает идущих рядом людей, а езда в одном салоне, скорее, разделяет. Кроме того, пешеход в среднерусской провинции обращает на себя меньше внимания, чем автомобиль. Николай Иванович Калашников, Монах поджидал гостей под сенью каштана, укрывавшего своими широкими ветвями уютную скамейку напротив одного из таких «ново-русских» домов. Дом оказался собственностью человека, не походившего на десятки ему подобных нуворишей, открывших в городе и окрестностях свои лавки и заведения. Хозяина звали Анвар. Родом он был из изгнанных войною со своей исконной земли осетин, коих немало разбрелось по великой Руси в последние годы. Он содержал небольшую продуктовую палатку в центре города, платный туалет на автовокзале и два места на городском рынке, где силами его многочисленной родни велась бойкая торговля овощами и фруктами, преимущественно кавказского происхождения. Став беженцем, Анвар дал себе зарок по мере сил помогать всем беженцам и странникам, какого бы роду-племени они ни были. Так и стал его богатый дом, в известном смысле, домом странноприимным.