Одержимые войной. Доля

Эпоха Горбачева началась с игр в демократию, которая, якобы, не предполагает таких «пережитков прошлого», как подхалимаж. Но стоило Генсеку Болтливому выступить на Апрельском пленуме, с коего, собственно, всё и началось, как возникли персонажи, искренне подражающие новому кумиру. Горбачевский трёп разошёлся на цитаты, чиновники всех уровней стремительно подхватили характерные словечки нового коммунистического вождя ставропольского розлива, и понеслась «старая песня о главном». Каждый этаж власти моментально установил присущий лишь ему объём и способ подражания лидеру. На низших уровнях иерархии образ чиновника в каком-то смысле обогащался. «Высший этаж» имел над собой один пример для подражания, этажом ниже их было не меньше двух – Главный и непосредственный. В итоге, «мелочёвка», типа членов бюро райкомов комсомола или партийных секретарей первичек, проявляла чудеса изобретательности, потея над каждым выступлением, ведь в рамках одного «выхода на сцену» нужно успеть услужливо охватить целую галерею портретов.

Последовательность речи строилась по нормам, выполнение коих гарантировало успешное преодоление очередной «контрольной планки» на дистанции карьерного роста. Вводная часть с цитатой из классиков – обязательно! Обозначить наиболее существенные тезисы. Затем так называемая «излагающая часть», где в наиболее выигрышном свете показывали себя, свою команду, увязав свои достижения с «генеральной линией» нынешнего генерального и его команды. Хорошо бы его процитировать, и именно с этого раздела начинается «заигрывание с образом». Только не увлечься, не переусердствовать, не превратить выступление в фарс! Далее полагается заострить внимание аудитории на проблемах. Здесь место лексикону вождей помельче числом не более трёх. Протащить в эту часть выступления тонкий намёк на Генерального значило быть виртуозом, кому предуготовано будущее видного партийного или советского руководителя. Такого привечали опытные технологи, дабы, проведя во власть высокую, накрепко оседлать своего протеже и уже иметь с него дивиденды до скончания его политического, а чаще и жизненного века.

Гораздые до тайн управления людьми, выходцы из недр спецшкол, технологи не мелькают на экранах или в фойе дворцов съездов, не афишируют себя, предпочитая вовсе не выходить на люди. Они «белая кость» команды своего «ответственного лица», и им нет нужды носить собственные лица. Они скрывают их, имея физиономии малоприметные, незапоминающиеся. Иное первое лицо примеряло на себя тогу цезаря, объявляя себя единовластным вершителем судеб, не нуждающимся в советах серых кардиналов своей команды. Но в моменты переломные для себя и для страны призывало тайных спецов, поняв необходимость совета, и зачастую полностью подчинялось их незримой воле. Не так ли и Сталин в страшные первые дни войны внезапно исчез из виду царедворцев, не показывался на люди, а, показавшись, преобразился: собран, стремителен, другой взгляд, даже манера говорить, которую в деталях знали все в державе, другая? Незримые технологи скрытно от глаз людских окружили вождя и слепили его образ в соответствии с новыми нуждами.

Жрецы не любят фараонов. Иной подымется высоко, посягнёт на священную власть жреца, и его карает необоримое возмездие, ибо ни один видимый правитель земли не имеет власти. Он лишь инструмент в руках тех, кто, владея тайными древними знаниями и технологиями, в действительности управляет миром.

Царёк, взошедший на трон вослед за Иосифом, пинал и порочил великого предшественника. Из страха перед ним? Из жажды оставить по себе память? А слетел с политического Олимпа, едва посчитал себя вправе указывать жрецам, даже в окружении заморского коллеги. Чуть не развязанная война могла поставить крест на цивилизации, но не остудила буйную головушку властителя, даже пуще разгорячила кровь, обильно разжижаемую горячительными напитками. Итог известен из учебников. Скоротечный пленум, позорная по форме отставка и полное политическое небытие. Пройдет немного времени, и политическая драма повторится как фарс. Новый вождь, вылепленный технологами дня новейшего, упивающийся своим ложным красноречием и завораживающий речами всю страну, скоро последует за царьком-кукурузником, утратив чувство реальности, замахиваясь на жрецов. Нет прощения подобным выходкам, даже совершённым в состоянии аффекта. Немедленный «слив» царствующей персоны в сточные воды политического забвения не самая суровая кара за подрыв иерархии.