Одержимые войной. Доля

– Ваша блистательная карьера, Дима, вовсе не дело случая. Конечно, и ваши таланты сыграли не последнюю роль. Ведь всякий подарок можно благополучно промотать. Вы этого не сделали. Данное вам вы рачительно сберегли и приумножили. Честь вам и хвала. Не зря ставили на вас… в своё время.

Дима недоуменно воздел брови, но переспрашивать не стал. Ему показалось, что Беллерман знает о нём гораздо больше, чем ему положено по его должности и роду занятий, но не испытал ни малейшего испуга, даже наоборот, некоторое облегчение. Продолжение разговора интересовало, он ждал, что дальше скажет этот холёный человек в тонких очках, из-за которых его лицо имеет всегда такое непроницаемое выражение. Партийные игры приучили Локтева не слышать текст, а вслушиваться в то, что между строчек: там настоящее, важное, отчего зачастую не только карьера, но и жизнь зависит. Интонация, выражение глаз, характерные словечки и обороты, паузы между словами и фразами, жесты, предметы в руках, улыбки и рукопожатия, многозначительные намёки и цитаты, заставляющие мозг работать с удвоенной силой, расшифровывая скрытое от непосвящённых послание – вот, что важно, имеет смысл, остальное – так, шелуха, словесное прикрытие. Здесь главное было в пяти последних словах…

– Вас слегка напрягает последняя фраза. Не напрягайтесь. Лучше выслушайте без сердца. – Беллерман переложил журнал из одной руки в другую, с полминуты разглядывал картинку на обложке, потом криво усмехнулся и вперил в Диму острый, как шило, взгляд сквозь свои непрозрачные очки. – Вы ведь сомневаетесь. В верности генеральной линии партии, в искренности партийного лидера, в полезности идущих в стране процессов. Не так ли? – Локтев утвердительно кивнул.

Доктор по-своему расценил его молчание:

– Боитесь признаться вслух. Как же, молодой коммунист, можно сказать, подрастающий партийный вождь. Одно неверное слово, и – никакой карьеры! Не бойтесь. Очень скоро о своей принадлежности к нашей партии нужно будет говорить шёпотом и с оглядкой. Сейчас, к счастью, пока не время. И потом, Дима, мы же не на ковре в кабинете первого секретаря. Здесь не бюро горкома. Я понятно говорю?

– Чего вы от меня хотите? – выдавил из себя Локтев, вскипая.

– Я хочу, чтобы вы, Дмитрий Павлович, честно ответили себе на два вопроса. Первый. Не всё ли вам равно, в какие ритуальные побрякушки играть, если результатом становится достижение поставленных целей? Поясню. Сколько учёных в средние века повторяли пустые фразы о Боге перед собранием тупоголовых в рясах, а позже излагали вещи, напрочь опровергающие само бытие Божие! Иных подвергали процедурам типа отречения, как Галилея, других… в общем, по всякому было. Но никому из великих умов не пришло в голову воспротивиться установленному порядку, посягнуть на власть духовенства, хотя бы слегка. Красивая сказочка о том, что Галилей якобы пробормотал после своего отречения «и всё-таки она вертится», не соответствует действительности. Зачем бы ему? Он, в то время старый человек, жил по законам и правилам своего времени, и, если уж говорили ему, мол, надо отречься, шёл и отрекался. Ритуальные танцы, как я это называю. А сколько нынешних светлых умов блистательно исполняют роль, прибегая к помощи этого проверенного веками средства! Ну, скажите мне, пострадало ли творчество, скажем, Шостаковича от того, что он регулярно с трибун отчитывался и каялся? И заметьте, Дима, делал он это во имя личного, я подчеркиваю, – лич-но-го достижения конкретно поставленных целей и решения своих абсолютно частных задач! И никакого вранья себе! Люди знают, на что и ради чего идут. И плевать им с высокой колокольни, простите за вульгарные словечки, на текущую конъюнктуру и тому подобное. Надо будет, поговорим о таинстве Святой Троицы и её значении в подъёме урожайности зерновых в сложные периоды истории Святаго Отечества. Надо будет, обсудим, как на современном этапе развиваются марксистско-ленинские принципы в деле освоения целинных и залежных земель. И то и другое – ритуальные танцы, смысл слов не важен ни оратору, ни слушателю. И вопрос, дорогой мой: не всё ли равно?

Локтева в жар бросило. На миг показалось, что происходящее – бесовская игра, злая проверка, устроенная ему с привлечением хитрюги доктора чинушами из бюро горкома. Да, действительно в партии разброд и шатание. После партконференции КПСС превратилась в дискуссионный клуб. Молодой коммунист, прошедший войну и понимающий, что такое единоначалие в критический период, не мог выработать чёткой позиции ни по одному вопросу. Ведь понимание того, что война идёт и по эту сторону баррикад, просто так не приходит. Чувство ярости овладело Локтевым. Он глядел перед собой и видел провокатора. Ударишь по физиономии – упекут в психушку, согласишься – донесёт, перечеркнув дальнейшую карьеру, возразишь – напишет резюме: Локтев обычный недоумок, раз верит во всю галиматью, произносимую с высоких трибун, и ни черта не смыслит. А если всё, что говорит Беллерман, правда?