Одержимый ею (СИ)

Сложить дважды два получилось быстро: Лютый, эта мразота, крышевал подпольный аукцион, где всякие извращенцы покупали себе девочек для утех. Тёлкам везло, если они после «хозяев» попадали хотя бы в бордель… Некоторых уродовали так, что оставалось идти в придорожные шалавы и сосать у дальнобойщиков за бутылку…

Артём собирается отдать Лютому свою жену! Рассчитаться ею!

Ох и взбесился я тогда, наверное, разнёс бы дом, но Тугарин напомнил, что время не ждёт — люди Лютого уже на пути к ресторану.

Пришлось самому рвануть следом — хорошо моим объяснять ничего не надо. Увидели босс несётся, попрыгали в тачки и следом.

Мы приехали вовремя.

…У Артёма — шикарная квартира в пентхаусе. Но я счёл нужным привезти его в родовое гнездо. Здесь говорить будет сподручнее.

Извини, братишка, разговор будет долгим и местами болезненным.

Хмыкаю себе под нос и вылезаю из машины

____________________________

[1] «Олимпия» (фр. Olympia) — картина, написанная в 1863 году французским импрессионистом Эдуардом Мане. Будучи выставленной на Парижском салоне 1865 года, картина стала причиной одного из самых больших скандалов в истории искусства.

Глава 2

ИНГА

Дверь распахивается и в проёме появляется тьма. Вернее, это Пахомов. Просто он такой огромный, что закрывает даже малейший свет. Однако я вижу, как этот нелюдь ухмыляется. И чувствую, как трясётся Артём, прижимаясь ко мне.

И, несмотря на все гадости, что он мне наговорил и собирался сделать, Артём пугает меня куда меньше, чем Пахомов. Я на себе ощутила, как тот умеет наказывать за одному ему известные провинности.

— Братишка, на выход! — рявкает Пахомов и отстраняется, давая возможность Артёму выбраться наружу.

Но мой муж лишь мотает головой и уползает подальше вглубь салона.

— Тёмыч, не беси! — с плохо сдерживаемой яростью говорит Пахомов. — Вылезай сам, или я выволоку тебя, и тогда будет хуже.

— Ты чудовище! Ты мразь! Зачем отец только тебя из приюта забрал?! — вопит Артём, закрываясь руками, как от ударов.

— Могу прямо сейчас устроить тебе встречу с родителем, — Пахомов совершенно спокойно достаёт оружие и наводит на Артёма, — сам и спросишь.

— Не надо! — канючит Артём.

— Тогда вылезай! — голос холодный, бескомпромиссный. Таким — повелевают. Такому беспрекословно подчиняются.

 Вот и Тёма, скуля, всё-таки ползёт к двери и почти вываливается наружу.

— Тащите его в гостиную. Будем отмечать. У меня брат женился, как-никак!

«Люди в чёрном» подхватывают орущего и брыкающегося Артёма и волокут его в сторону дома. Родовое гнездо Крачковых высится впереди чёрной громадой.

— Теперь вы, Инга Юрьевна, — всё тем же холодным тоном произносит Пахомов. Однако оружие убирает и протягивает мне руку.

Да я скорее жабу поцелую, чем его коснусь!

Фыркаю:

— Не утруждайте себя, Валерий Евгеньевич, — стараюсь, чтобы голос не дрожал, выдавая помесь отвращения и страха, — я справлюсь.

— Как вам будет угодно, — он отступает дальше.

А я начинаю выбираться, путаюсь в ворохе юбок и лечу вперёд рыбкой. Прямиком в его объятия.

Даже зажмуриваюсь.

Слышу, как у меня над головой презрительно хмыкают. Однако большие сильные руки смыкаются на моей талии почти нежно. Ладони у него такие, что он обхватывает мою талию в кольцо. Бережно опускает на землю.

— Вот видите, Инга Юрьевна, сама судьба толкает вас в мои объятия, — ехидничает он.

Открываю глаза и… ранюсь о разбитый лёд в его взгляде.

Почему он так смотрит? Будто ему больно? Разве я чем-то его обидела?

Пахомов первым прерывает наши «гляделки».

— Сопроводите мою невестку в гостиную, — отдаёт он распоряжение своим громилам. — И помните, эта женщина теперь — моя семья.

Резко разворачивается и уходит, прежде чем я успеваю высказать всё, что думаю о таких родственных связях.

— Идёмте, Инга Юрьевна, — говорит один из амбалов.

Похоже, меня спрашивать о том, хочу ли я куда-либо идти, никто не собирается.

К входной двери ведёт двадцать ступенек, но этот подъём кажется мне бесконечным. Я иду, приподнимая край белоснежных юбок. Выглядывает изысканное кружево подъюбников, мелькают осыпанные жемчугом туфельки. Мой свадебный образ можно было бы счесть образцово-показательным, если бы не грязь на подоле и растрёпанные волосы.

Передо мной открывают огромную двухстворчатую дверь, и я чувствую себя так, как, должно быть, чувствовала Бель, входя в замок чудовища. И дверь за моей спиной захлопывается столь же зловеще.

Кажется, этот громадный дом и сам монстр, и он только что сожрал меня.

За дверью оказывается воистину дворцовый холл — мрамор, паркет, хрусталь, зеркала.

Я выросла в маленьком провинциальном городке в семье со средним достатком. И хотя уже несколько лет работаю в сфере, где мне приходится соприкасаться с роскошью, она не стала частью моей жизни и по-прежнему поражает.

В областной столице, куда уехала учиться, родители  приобрели для меня крохотную квартирку, в которой я и жила до сих пор. Но там, в своём уютном мирке, я была хозяйкой, а здесь — в большом и роскошном доме — буду пленницей.