Одесский фокстрот

Врачи потом спрашивали у мамы, что такое со мной было. Мама сказала, что ничего со мной не было. Врачи были упрямые и не отставали. И заставили маму в подробностях вспомнить весь день перед коллапсом. Но ничего необычного в том дне не нашли. Когда мама вышла в туалет, ко мне в палату проскользнул врач и стал задавать мне вопросы про что со мной было, не падала ли я и не бил ли меня кто-нибудь. Чтобы врача не мучили вопросы, я ему честно сказала, что мне прочитали сказку. То есть не сказку, а рассказ. И что после этого рассказа я умерла. Врач не поверил. Но когда нас с мамой выписывали, врач порекомендовал маме сводить меня к психиатру. Психиатр – это такой врач, который знает, почему у вас с головой не всё в порядке. При чём здесь голова? В любом случае, психиатр успокоил маму, сказав, что у меня с головой всё в порядке. И прописал мне глюконат кальция. В таблетках. Глюконат кальция в таблетках похож на мел. По цвету и вкусу. Не знаю, чем мел мог помочь моей голове, будь с ней что-то не в порядке.

После этого папа уже не читал мне рассказы на ночь. Их читала мама. Поскольку мама днём очень уставала на работе и дома, то, чтобы не читать мне на ночь самой, она быстренько научила меня читать и стала покупать мне книги. Несколько раз я читала себе книги вслух – и как-то очень быстро научилась читать про себя. Не в том смысле, что в каждой книге я читала про себя. Хотя, если подумать… Да, пожалуй. В каждой книге я читала и про себя. Но «читать про себя» – это вовсе не синоним тому, что называется «читать “про себя”». «Читать про себя» – это понимать, принимать, путешествовать, радоваться и даже умирать вместе с книгой. А «читать “про себя”» – это просто читать незаметно для других.

Мама всегда всё делала очень быстро и легко. Так быстро и легко, что другие этого даже не замечали. Другие – это, например, папа. Потому что когда мне исполнилось четыре, папа решил научить меня читать. Он подошёл к этому основательно – папа ко всему и всегда подходил основательно. Папа купил несколько огромных плакатов с азбукой. Вырезал из разноцветного бархатного картона большие и маленькие буквы. Прописные и строчные, как это называется. Накупил всяких глупых книжек для малышей, с глупыми стишками. Например: «Важный дятел занят делом – ремонтирует дупло. Дом построит он умело – будет в домике тепло». Эта жуткая безвкусная рифмованная чепуха призвана была научить меня букве «Д». Или вот: «Мишка косолапый по лесу идёт. Шишки собирает, песенку поёт». Это было про букву «Ш».

Папа целый месяц основательно подходил к тому, чтобы подступиться, наконец, к обучению меня чтению. Я за папу очень волновалась. Мне казалось, что его надо бы показать психиатру. И даже втихаря подбрасывала ему в чай свой глюконат кальция. Я так и не выяснила, чем мел может помочь голове, с которой что-то не в порядке, но психиатру виднее. Возможно, психиатр пришёл к этому эмпирически. В любом случае – немного мела ни одному папе не повредит.

И вот он настал, тот торжественный вечер, когда папа начал учить меня читать. Папа пришёл с работы, поужинал. После чего прикрепил на свой кульман плакаты-азбуки, разложил бархатные буквы на нашем большом раскладном столе – на том же самом, где мама вдохновенно творила вселенные салатов из её любимых овощей, – достал свои «тайные» дурацкие книжки со стишками для глупых деток (как будто я давным-давно не выяснила, где они лежат, ха-ха!) – и туда же, до кучи. И со слишком таинственным видом старого фокусника, как-то крайне ненатурально-восторженно спросил меня:

– Ты хочешь научиться самому важному в жизни?!

Судя по всему, мел папиной голове не помог. Но не расстраивать же человека! Особенно если этот человек – твой родной папа. Тем более – если у твоего родного папы не всё в порядке с головой. Ну и, кроме того, я надеялась, что вдруг папа действительно хочет меня научить самому важному в жизни, а плакаты-буквы-книжки – это только для отвода глаз? Поэтому я ответила:

– Конечно, хочу!

– Тогда сейчас мы с тобой будем учиться читать! – экстатически воскликнул папа. И, будь у него в руках цилиндр с кроликом, он, ей-ей, выдернул бы оттуда бедное животное за уши. – Это буква «А»! – без паузы продолжил папа, выдернув из картонной бархатной кучи именно что букву «А». Ну, хоть какие-то признаки нормальности за папой сохранились. – Вот она! – ткнул он карандашом в плакат на кульмане. – И вот она! – раскрыл папа книжечку для вспомогательных деток на букве «А». – Запомнила? Повтори!

– Это буква «А», – немного скучно сказала я человеку, всего лишь год назад читавшему мне «Рассказ собаки». И подумала про себя: «Это я умнею, или взрослые стремительно глупеют?»

– Выбери отсюда букву «А»! – папа смешал бархатные буквы. Я покорно покопалась в ворсистой куче картона и извлекла оттуда букву «А».

Спасение пришло не скоро. На букве «О». Мама вернулась с дежурства по своей школе-интернату. Папа специально выбрал такое время – когда мама дежурит – чтобы никто не отвлекал его от обучения меня чтению.