Одесский юмор. Антология.

Жила-была вилка по имени Ложка.
Быть может, судьба засмотрелась в окошко,
Быть может, она заглянула в бутылку,
Когда вместо ложки состряпала вилку.

И так это вышло нелепо и глупо,

Что бедная вилка не может без супа,
На щи и борщи проглядела гляделки,
Ночуя и днюя в глубокой тарелке.

И все ж постепенно, от супа к окрошке,

Освоила вилка профессию ложки.
Трудилась на совесть. Одно неприятно —
Что все из нее выливалось обратно.

И тут разыгрались вокруг аппетиты:

Да что ж это, братцы? Едим, а не сыты!
И даже, стремясь накалить обстановку,
Один аппетит объявил голодовку.

Такая вот вилка по имени Ложка.

Из ложки такой не накормишь и кошку.
На эту бы ложку накалывать мясо,
Была б она вилкой высокого класса.

Она даже внешне похожа на вилку.

Но просто судьба заглянула в бутылку,
А может, она замечталась немножко,
Когда создавала несчастную ложку.

Но – ложка не ложка, а все же при деле.

Она от работы уже на пределе.
А если покуда не все еще сыты,
То, братцы, умерьте свои аппетиты!

А время беспечно бежит по дорожке

И черпает годы не вилкой, а ложкой,
И черпает счастье не ложкой, а вилкой…
Ну просто не может судьба без бутылки!

Рис. Л. Левицкого

Юрий Макаров (США) Это сладкое слово обида

Когда я звоню моему приятелю Фиме, первое, что он мне говорит: «Ну что ж ты никогда не позвонишь?» Это вместо здрасьте. Фима не сумасшедший. Просто он соблюдает эмигрантский этикет.

На знамени нашей эмиграции начертано одно гордое слово: «Обида».

Именно одно.

Именно гордое.

И именно «Обида».

Это чувство никакого отношения не имеет к тому, что в словарях толкуют как «несправедливо причиненное огорчение». Какое к черту огорчение! Упоение обидой. Всепобеждающая мощь поджатых губ. Веселое сверканье оскорбленных глаз. Обида, будоражащая кровь и побуждающая к действию.

В этой обиде нет ничего от унылого хныканья. Это захватывающая игра, в которой побеждает лишь тот, кто досконально владеет искусством быть обиженным. Вернее, тончайшим из искусств стать обиженным, то есть объявить себя обиженным раньше, чем это сделает партнер.

Разумеется, это высокое искусство не на чужой земле родилось. Оно было впитано с молоком матери и желчью отца, взлелеяно на родине и вывезено за океан непосредственно в крови, в виде ма-а-леньких таких пузырьков, затаившихся где-то между красными и белыми кровяными тельцами. Этот вирус до поры до времени дремлет в венах, чтобы однажды вырваться на простор и показать окружающим кузькину мать.

Да, быть обиженным бывало модно и до эмиграции. И многие были признанными мастерами этого дела. Моя теща Сима, например, пребывала в постоянном состязании, кто на кого первым обидится, со своей родной и любимой сестрой Раей. Правду говоря, их игра в обиду особым разнообразием не отличалась и даже была нудноватой для окружающих, но сами участницы удовольствие получали несказанное.

Они умели обижаться друг на друга в любой ситуации, даже без свидетелей, один на один, но, конечно, предпочитали публичные выступления.

Количество родственников, сослуживцев и знакомых с обеих сторон, непрерывно отмечающих знаменательные события, позволяло сестрам выступать на людях не менее раза в неделю.

Конечно, обижаться эффектнее всего было гостье. Сами понимаете, тут тебе и уход с хлопаньем дверью, и знаменитое: «Чтоб моей ноги в этом доме!..», и победный клич: «Фима (Сема), что же ты сидишь?!» Но, как и в любом другом чемпионате, количество игр на чужом поле соответствовало количеству выступлений на своем. И ровно через неделю, на очередных именинах, проигравшая дома имела все шансы отыграться в гостях и так обидеться на всю жизнь, что хватало на целую неделю.

На что обижались сестры? Так я вам и сказал… Как будто можно запомнить причину… Ну хорошо, вот вам одна.