Он вздохнул. Прижатая к его груди, плечам, убаюканная тембром его теплого голоса, я начала успокаиваться. Но стоило ему уйти из дому, как я вновь начинала обмозговывать ситуацию. Что если Самюэль остается со мной из-за моего наследства? Человек посторонний ответил бы утвердительно, ведь Самюэль был просто советником в большой издательской группе, тогда как я унаследовала несколько миллионов евро и массу недвижимости. Однако мне было хорошо известно крайне щепетильное отношение Самюэля к моему капиталу: после нашей свадьбы он продолжал работать лишь для того, чтобы не зависеть от меня, чтобы дарить мне подарки из «собственных средств»; он отклонял любые попытки подбросить ему денег, в свое время настоял на том, чтобы мы подписали брачный контракт, подразумевавший раздельное владение имуществом. Ничего похожего на алчного, корыстного супруга-альфонса. Почему же он остался со мной, если на стороне его ждали эта женщина и дети? Может, он недостаточно любил ее, чтобы делить с ней жизргь? Да, может быть… Он не осмелился сказать ей… У нее такая банальная внешность… Он использует наш брак как предлог, чтобы его не захомутала эта маникюрша… А по сути предпочитает мое общество… Но дети? Я знала Самюэля: как же он смог противостоять желанию, настоятельной необходимости жить рядом со своими детьми? Причина, которая мешает ему, должна быть весьма весомой… Что же? Может, дело во мне? Но я не смогла дать ему детей… Стало быть, это малодушие? Малодушие, лежащее в основе характера? То малодушие, которое мои подруги считают основным свойством мужского пола… Не придя к концу дня ни к какому определенному выводу, я решила, что его юный сын, вероятно, был прав: должно быть, я впадаю в безумие.
Состояние мое ухудшалось. Состояние Самюэля тоже. По странной эмпатии вокруг его усталых глаз залегли темные круги; черты лица болезненно исказились, а когда он поднимался по лестнице нашего особняка, направляясь в мою спальню, откуда я уже не выходила, я слышала, как тяжело он дышит. Он просил, чтобы я откровенно объяснила, что тяготит меня. Естественно, это было бы наилучшим выходом, однако я отказывалась что-либо объяснять. С самого детства мне был присущ дар поступать противоположно тому, чего от меня ждали: я всегда избегала нормальных решений. Нет никаких сомнений в том, что, если бы я поговорила с ним или же он настоятельно потребовал этого, нам удалось бы избежать катастрофы…
Легкомысленная, черствая, оскорбленная, я замкнулась в молчании, рассматривая Самюэля как врага. Под каким бы углом я ни оценивала ситуацию, я неизменно приходила к мысли о его предательстве: он глумился и надо мной, и над своей любовницей или над их детьми. Испытывал ли он привязанность к слишком многим вещам или ни к чему вообще? Так кто же передо мной: нерешительный или самый циничный человек на свете? Кто он?
Я изводила себя. Потерянная, не в силах ни есть ни пить, я слабела на глазах, поэтому мне прописали курс инъекций витаминов, дошло до того, что пришлось ставить мне капельницы, чтобы избежать обезвоживания.
Самюэль утратил всякую бодрость. Иначе говоря, он отказывался заботиться о себе; страдающей стороной была я. Наслаждаясь его тревогой, так же как утрачивающая позиции любовница смакует последние любовные услады, я совершенно не думала о том, что мне следует преодолеть свой эгоизм и настоять на том, чтобы он позаботился о себе.
Наблюдавший меня прежде психолог, доктор Фельденхейм, явно подосланный Самюэлем, начал меня навещать.
Хотя мне очень хотелось выговориться, на протяжении трех сеансов я устояла против этого желания.
На четвертом, устав ходить вокруг да около, я выложила ему свое открытие: любовница мужа, дети, тайное семейное гнездышко.
– Ну вот, мы и добрались до сути, – подытожил он, – наконец-то вы выложили то, что вас мучает.
– Ах вот как? Вы полагаете, доктор? Это удовлетворило ваше любопытство? Для меня это ничего не изменит.
– Дорогая Изабель, рискуя удивить вас, а также лишиться возможности заниматься своим ремеслом, я вскрою секретные файлы: я уже давно знаю обо всем.
– Что?
– С тех пор как родился Флориан.
– Флориан? Кто это?
– Тот юноша, которого вы расспрашивали, сын Самюэля.
Услышав, с какой легкостью он говорит о том, что разрушило мой брак и мое счастье, я ощутила, как во мне закипает гнев.
– Стало быть, вас проинформировал Самюэль?
– Да. Когда родился его сын. Мне казалось, что эта тайна слишком тяжела для вашего мужа.
– Чудовище!
– Не делайте поспешных выводов, Изабель. Отдаете ли вы себе отчет, насколько вся эта ситуация сложна для Самюэля?
– Вы шутите? У него есть все, чтобы быть счастливым.
– Изабель, это вы можете говорить другим. Не забывайте, что я-то в курсе. Мне известно, что вас затронула столь редкая болезнь…
– Замолчите.
– Нет. Молчание порождает больше проблем, чем решений.
– В любом случае никто не знает, что это такое.