Одежда — церемониальная

Мы сели на песок у небольшого вытянутого заливчика и начали собирать мидии и ракушки. Вода выбросила на скалу две больших, почти страшных медузы, вроде тех, что изображали на античных мозаиках. Я брал в руки уже совсем безвредных морских ежей, которые высохли на солнце и крошились в пальцах.

Не знаю, быть может, это возраст дает о себе знать, но я все пристальнее всматриваюсь в природу. Вот и сегодня я уверяю себя, что ищу интересные цветные ракушки для дочери, а на самом деле просто не хочу признаться, что мне это приятно, что никогда не надоест трогать их, рассматривать, поворачивать то так, то эдак… Во мне растет любопытство к природе, желание снова открыть ее для себя, я будто впервые нахожу в ней невиданную красоту. В этих поисках я чувствую прикосновение теплой ладони земли, которое приносит спокойствие, уравновешенность, терпимость.

Я рылся в песке и откапывал маленьких белых как мел улиток или продолговатые скорлупки мидий, изборожденные серыми, красноватыми и розовыми каннелюрами. К большой коричневой ракушке продолговатой мидии приросли какие-то крошечные улитки с тонкими ажурными спинками. Потом мне попались голубые и коричнево-розовые мидии. Закрученные спиралью домики улиток, нежно коричневые и розовые или серовато-черные, казалось, двигались и после своей смерти. Потом я нашел кусок расписной андалузской керамики и камень, похожий на сидящую женщину, — таких женщин художники неолита ваяли из камня и глины.

Калинка обо всем спрашивала, внимательно разглядывала каждую ракушку, улитку и мидию и хотела сама прыгать со скалы на скалу, чтобы искать новые сокровища. Она чувствовала себя открывателем берегов и морей, и это было действительно так.

В детстве я любил бродить с друзьями по каменистому руслу Драгалевской реки в подножье Витоши. Тогда эта речка была полноводнее, а в лесу возле бывших пороховых погребов разливалась, образуя зеленые болотца с камышом и водяными змеями. Лес был напоен тишиной, слышался стук дятлов, песни черных дроздов, а для нас это была целая Амазонка, каждая водяная змея представлялась анакондой, стук дятла предвещал неслыханные приключения. Это были времена Эдгарда Берроуза, Луи Буссенара, Эмилио Сальгари и Майн Рида. Тогда мне, разумеется, и в голову не приходило, что моя маленькая дочь когда-нибудь на самом деле будет шлепать босыми ногами по африканскому берегу и собирать чудесные ракушки, мидии и обломки красных кораллов.

Калинка хотела перепрыгнуть камень, оступилась и упала на песок. Она была готова заплакать, но когда я напомнил ей, что без меня прыгать не нужно, девочка посмотрела на ободранное колено и, сдерживая слезы, сказала:

— Ничего страшного, папа! — и всхлипнула. Потом она притихла, и мы долго смотрели в синюю даль. Приближается полдень; вот показался большой белый корабль, и я знаю, что он каждое воскресенье выходит из порта в это время. Я знаю и его имя — «Дана Корона», знаю, что судно это датское и идет в Геную. Я ни о чем не думал, только жадно пил простор, синеву, ближе к берегу желтовато-солнечную, дальше прозрачно синюю, а там переходящую в густо-синие глубины большой воды. Неподалеку прошла лодка под оранжевым парусом, и мне показалось, что я слышу его шелест. Нет, ничего не слышно. Совсем ничего.

Калинка снова нарушила молчание:

— Папа, а мы можем взобраться наверх?

— Можем! — Ни на минуту ребенок не должен сомневаться в наших неограниченных возможностях.

— Давай взберемся!

Я смотрю на высокий берег. До шоссе метров двести с лишним, этот склон, конечно, не назовешь альпинистским маршрутом, но подъем будет нелегким. Однако отступать нельзя. Тем более, что Калинка говорит:

— Смотри, какие красивые цветы! Соберем букет для мамы.

После этого и думать нечего подыскивать предлог для отступления.

И мы трогаемся. Вернее, трогаюсь я и тащу за собой маленькую девочку, которая изо всех сил старается идти со мной в ногу, чтобы я видел, что она не слабенькая и не только хочет, но и может.

На небольшой площадке мы останавливаемся передохнуть. Море под нами стало еще синее, а когда мы осмотрелись, оказалось, что сидим среди цветущего фиолетово-красного клевера. Здесь природа воистину не знает меры в красках. Выше начинался сыпучий песчаный склон, покрытый желто-лиловыми цветами какого-то ползучего растения с мясистыми зелеными листьями. Они блестели, как настоящее золото, а дальше виднелись фиолетовые колокольчики и темно-синие фиалки.

Мы поднимались все выше, пробираясь среди зарослей дикой мимозы, которая устало опустила ветви, отягощенные светло-желтыми цветами.

И вот мы вышли к шоссе.

Глубоко под нами простиралось море. Было так хорошо, что мы не слышали, как свистят по асфальту шины автомобилей. Дочь смотрела в ошеломлении и уже в третий раз спрашивала:

— Разве мы были внизу?