Один

– Смотрите! – в восторге кричали и плакали видевшие. Золотой парус ветра на фоне черного неба – зрелище было красивым. Но чуть ли не впервые красота несла смерть.

О видении в памяти прошлого не сохранилось даже преданий: люди и боги не были напуганы, лишь удивлены – теперь, когда огненный вихрь приблизился, над мирами воцарился вечный день, чуть серее по ночам – и только.

Солнце на ярком фоне свечения походило на золотую искорку – стыдливая луна и вовсе была неразличима в льющемся из пространства свете.

А ветер пожирал, крепчая, все новые звезды, становясь все голоднее с каждой вновь поглощенной пламенем звездой.

Пространство, испещренное языками пламени, изменилось. Вселенная корчилась, отступая под натиском ветра, и съеживалась, фыркая, как рассерженная кошка. Улучив момент, сковывала хвост вихря ледяным панцирем. Пламя оборачивалось и шипело, расплавляя лед. Теперь над золотистым пологом искрился светящийся туман – морось кипящего льда. Вихрь был так близко от обитаемых миров, что вода, остывая, обрушилась на миры беспрестанными ливнями.

В Миргарде и Альфейме размыло посевы. В Асгарде асы шлепали по размытому потоками воды болоту. Пока всего лишь дождь. А в нижних мирах – еще и опасность голода. В верхнем мире почему-то похолодало. Асгард, с его летом и вечным солнцем, закутался в шкуры и плащи на меховой подстежке. В нижних мирах на светло-зеленых лугах лежал снег. В Асгарде ленивые медлительные снежинки сыпались трухой, оседая на крепостных укреплениях. На крышах дворцов. На одежде и бородах асов.

Воины роптали:

– Ну, когда же Ригнарёк? Когда же битва миров с великанами-йотунами?

Иные, зябко пряча за пазуху помороженные руки, добавляли:

– Пока асы соберутся на битву, мы тут все себе хвосты обморозим!

Шепот недовольства прокатился и смолк.

Это был первый опыт встречи космического вихря с обитаемыми мирами. Потом ветер снова изменил направление, ушел стороной.

Миры еще не погибли, но уже изменились. Первый азарт, разбуженный близкой опасностью, попригас: нельзя же ждать смерти ежедневно!

Люди, пряча глаза, то один, то десятком, отпрашивались из Асгарда: у одного заболела жена, у другого пала скотина, и в избе нечего есть. Асы и ваны еще держались приятелями. Но все чаще расходились по отдельным островкам: ваны, добившись чести обитать в Асгарде, выясняли для себя прежде всего, что жизнь такая – скучна. Пока собирались и вооружались дружины, ваны были при деле. Теперь же выяснилось, что злаки и фрукты в Асгарде растут без всякой заботы со стороны. Дичь на охоте так и норовит встать под удар, чтобы асу было удобнее целиться. Еще много нелепостей и нецелесообразностей отметили, дивясь, ваны. Асы к беспечной жизни были привычны – многое не замечали.

Ваны же не умели проводить целые дни в болтовне, пусть и на возвышенные темы. Ваны откровенно на таких сборищах богов зевали. Поражались, отчего так их тянуло в Асгард раньше. Пряча глаза, просились в Альфхеим: жизнь в нижних мирах, пусть не такая роскошная, бурлила, не давая ни минуты покоя. Заставляя работать до усталости, не давала голове плодить густые и бесплодные мысли.

Мир, стронутый с размеренного ритма бытия, с удивлением озирался: да в чем причина беспокойства и сутолоки?

На открытый протест никто не решался, но мятые лица и красные по утрам веки – признак тревожно стучащего молоточка: если великаны-йотуны не объявятся для битвы в ближайшее время, прощай, дисциплина! Один и его соратники вновь вернулись к ночным обходам боевого лагеря. Заглядывали в палатки воинов. Иногда вышвыривали на снег полуголых девиц. Еще чаще раскалывали бочонки с вином. Красная жидкость расползалась по насту кровавыми пятнами, медленно питала снег.

О йотунах – ни слуху, ни духу.

– Всегда ли и прежде сбывались прорицания вёльвы? – роптали боги и люди, поглядывая туда, где в пещере молилась за грешников прорицательница.

– Старуха выжила из ума, – откровенно смеялись иные. – И Один с ней вместе! С чего бы, не появляясь сотнями веков, йотунам заявиться именно этим летом?

– А зимние заносы в Миргарде? – осторожничали старики.

– Так ведь тает! Видите, оттепель, с крыш каплет? – посмеивались остальные над досужими вымыслами.

А парус в пространстве и в самом деле, приблизившись, посылал вперед себя жар. Ветви Иггдрасиля пока от горячечного дыхания миры берегли, но крона уже обуглилась. Сучья потрескивали. Изредка вспыхивали.

Каждый день на немного приближал конец света.

С каждым часом Ригнарёк близился. Будущее, кувыркаясь, шло прахом. Но пока об этом не догадывались.

Хеймдалль стороной обходил обитель верховного правителя мира. В голове молотом стучали слова напутствия: «Близится день пламени. Не спастись ни праведнику, ни грешнику. Вспыхнет древо миров – не уцелеть ни ветви, ни корням Иггдрасиля. И канет в вечность все доселе сотворенное!»

Сияние солнечного ветра гасило свечение звезд. И в который раз Хеймдалль проклинал обретенное знание. Для прочих конец мира – лишь краткий миг агонии, страшный, но преходящий. Для великого стража богов агония – каждая прожитая секунда, каждый взмах ресниц.