Один

– Ах, надоел! Жизнь коротка, так стоит ли тратить время вначале на то, чтобы выдумывать какие-то правила, а потом жить для того, чтобы их выполнять?! – и со смехом уносились прочь, резвиться на лесных полянках и петь немудренные песенки ни о чем, вся прелесть которых в том, что они похожи на погожий день.

Были во дворце Акселя богатые бездельники – а как же без них? И суровые стражи, зорко стерегущие зеленые залы – их Аксель обходил на цыпочках, шутливо приветствуя. Стражи злились, но уйти с поста не осмеливались, опасаясь гнева своего господина и повелителя Акселя.

А там, где серебристые тополя взметнули в надменной неприступности свечи крон, там обитала Майя. К ней приближаться юноша не осмеливался, лишь изредка позволял себе бросить в ту сторону взгляд.

Постепенно игра захватила его. Он разучился отличать действительность от выдумки, вернее, его зеленый дворец стал для юноши куда большей реальностью, чем все, чем он жил до сих пор.

Необходимость отлучаться, оставляя обитателей дворца без присмотра, а Майю без его забот, Акселя раздражала.

Инстинктивно он чувствовал, что самое интересное происходит тогда, когда он вместе с другими таскает распиленные колоды к запряженным волами телегам или уходит за мукой в деревню.

Среди людей Акселя ничто не держало. После смерти матушки, спокойной и принятой с ожидаемым смирением, и людям не приходило в голову удерживать молодого лесоруба.

А Аксель становился все мрачнее, надолго забрасывая работу или оставляя на потом.

Часами мог лежать на траве, заложив руки за голову, представляя всю землю бесконечным зеленым дворцом, пока стук чужого топора или смех детишек, вломавшихся в заросли лесной малины, не разрушали иллюзию. Как далеко бы не уходил Аксель от мира людей, всегда что-то спешило ему напомнить о том, что юноша так стремился забыть. Тогда Аксель пускался на хитрость. Его день начинался с сумерками, а на рассвете он забивался в свою хижину, исподтишка следя за односельчанами. Сидел в полудреме, мечтал. Тонкие стены не могли уберечь от звуков, доносившихся с улицы, и тогда Аксель скрипел зубами, почти ненавидя себя за то, что родился человеком. Людей, куда не сунься, было слишком много. Двое, даже один, если не молчит – много. И Аксель уходил либо до того, как проснется деревня, либо после того, как уснет даже самая любопытная деревенская дворняга.

– Майя! – окликнули подруги высокую светловолосую девушку. – Тебя опять разыскивает этот юный дровосек из деревни!

Майя резко повернулась на голос. Прозрачное платье, облегавшее фигуру, вихрем крутнулось, обвиваясь вокруг обнаженных ног.

– Что мне за дело? – пожала девушка плечом. Чему-то рассмеялась, поднимаясь в воздух и направляясь к густо поросшим зеленью холмам. Среди кудрявых крон, невидимые для смертных, возвышались молочно-белые купола жилищ друидов.

Племя друидов существовало так давно, что утратило материальную суть. Лишь искры в ночи порой видел запоздалый путник, ускоряя шаги через лес, когда Майя и ее подруги затевали в воздухе пляски. Но друидам мало было дела до смертных. Племя друидов не знало смерти. Как и рождений.

Майя, в полете, бросила взгляд на приплюснутые к земле хижины селян, невольно пытаясь угадать, которая из них – жилище смешного паренька. Как-то, дразнясь, Майя поманила молодого дровосека, мелькнув в зелени июльских листьев. С тех пор на парня было жалко смотреть, но и жалости друидка не знала. Смертные были миром, вызывавшим лишь легкое презрение, смешанное с равнодушием к их суете, каждодневно совершаемым убийствам деревьев. Майе прискучила игра, и она переселилась поближе к реке, к усадьбе прародителей друидов.

По слухам, но друиды слишком были заняты собой, чтобы проверить, в полуразвалившемся дворце находится алтарь предков, где сном неживых спали первые из друидов: Аск и Эмбла.

Майя как-то, забывшись игрой, заглянула в разбитое ветром окошко, круглое отверстие под самой крышей, забранное решеткой.

Замок был давно позабыт, как утренняя пыльная погремушка. Снаружи стены, когда-то выложенные блестящей плиткой, теперь понизу обомшели. Время выщербило мрамор, обнажив корявые дыры. Внутри картины по стенам и развешанные боевые доспехи походили на чудовищные анемоны: покрытые пылью, которая, смешиваясь с заливавшими в грозу стены струями, потом подсыхала. Бесконечный этот процесс привел к тому, что зала была словно покрыта серым мхом, ворсистым на горизонталях и сосульками гусениц, свисавшим вниз. Зал походил на кокон, внутри которого уютно устроилась грядущая жизнь, но никого Майя не обнаружила. Сказкой стариков оказалась легенда, что в усадьбе предков, дожидаясь пробуждения, в золотом саркофаге ждут часа обсуждения Ясень и Ива, Аск и Эмбла.

Впрочем, Майя не слишком верила сказкам. Она отпорхнула от оконца и больше к сумрачным развалинам не возвращалась.

Майя все еще думала о дровосеке, когда ее позвала Хильда, старая друидка, обитавшая под мрачными лапами сосны. Поговаривали, старуха водится с колдунами и может наслать дровосека на твое дерево.