Понимаете, нужно уметь выстроить себе некую альтернативу. «Москва – Петушки» – это поэма не только об этой альтернативе, но и о расплате за неё, о том, что бывает с человеком, который ударится после этого о реальность. Конечно, там это метафорически описано, как состояние похмелья. Надо вам сказать, что состояние похмелья никто не описал с такой точностью, как Ерофеев – вот это состояние сердечной тошноты, когда ты чувствуешь себя бесконечно уязвлённым, когда мир тебе отвратителен, но ты при этом сам виноват.
Миша Ефремов, который, наверное, мог бы быть доктором наук по всем этим вопросам в молодости (сейчас-то уже нет, конечно), сказал очень точно: «Мы пьём не ради опьянения, мы пьём ради похмелья, потому что в похмелье мы понимаем, кто мы такие». Хотя это тоже неверное понимание, я бы сказал, очень ограниченное и физиологически обусловленное, но всё-таки этот миг трезвости дорог, и Ерофеев описал его блестяще.
Понимаете, в России действительно очень много детей, которые хохочут над разрезанным трупом. Помните, там отрезало полтрупа, его поставили на рельсы, вставили ему в рот сигарету, папиросу – и вот так дети смеялись над ним. И вот так смеются ангелы над Венечкой. Действительно, в России страшно смешаны сентиментальность и зверство в национальном дискурсе, и эту черту Ерофеев поймал с удивительной точностью. Эти его ангелы смеются над ним вот так. Если угодно, это смех русской реальности над всеми нами.
Прочитаю несколько пришедших писем, довольно занятно. Тут мне ответ на моё стихотворение «На два адреса»:
(Довольно длинное стихотворение. Я процитирую, если можно.)
И дальше. Длинный, длинный чрезвычайно текст, я не могу его весь зачитать, потому что в нём, наверное, строчек эдак 300. В чём здесь неправильность? В чём здесь, по-моему, при всём вашем таланте, Лев, ваша неправота?
Тут хорошие слова, что «мы живём в своей стране и в чужом государстве». Это всё правильно, хотя не очень оригинально. Что мне кажется важным? Не так это маловажно, как вам кажется, где человек находится. Может быть, мой отъезд и не был бы замечен (хотя кто-то вздохнул бы с облегчением, кто-то – с грустью, наверное), но я абсолютно убеждён, что пребывание на Родине – это форма разделения с ней исторической ответственности. И пока вы здесь, вы эту ответственность делите. Не важно, кого радует или не радует ваше пребывание здесь. Важно, что вы сами выбираете. Вот почему для меня так принципиально – здесь я нахожусь или где-то в другом месте.
Более того, насчёт того, что «словам всё равно, где быть сказанными», – нет, это не так. Бродский совершенно справедливо писал, что «империю можно поменять только на другую империю», «когда ты живёшь в большой стране, твои слова подзвучены огромным эхом». Я много знаю примеров (и часто о них говорил), когда талантливый автор переезжал в малую страну и тут же принимал её масштаб. Ничего не поделаешь, масштаб страны с масштабом её поэта связан теснейшим образом.