Один

Кстати говоря, не согласен я с Карауловым ещё в одном. Он говорит, что всё время сейчас либералы разделяют всех, они всё время отказываются от рукопожатности. Простите, но разделять начали как раз почвенники, говоря о русских и русскоязычных, о национально-приемлемых и национально-неприемлемых. Мы-то как раз, на мой взгляд… Я не говорю о себе: мы, либералы. Скажу о себе, скажем, так: мы, урбанисты, мы, сторонники городской культуры, наследники Аксёнова и наследники шестидесятников. Мы как раз вдохновлялись, по-моему, некоторыми идеями равенства и братства. И деление на рукопожатных и нерукопожатных возникло уже после того, как стали всех делить на носатых и курносых (вы понимаете, о чём я). Поэтому здесь, мне кажется, это было такой скорее ответной мерой.

А бороться за цельное и целостное тело культуры было как раз нормальным для тех, кто пытался вернуть запрещённые имена, кто пытался наводить мосты. «Проложите, проложите хоть тоннель по дну реки!» – это лозунг Высоцкого. А вот на своих и чужих, на нужных и ненужных, на тех, кого мы запретим, и тех, кого мы разрешим, всё время как раз делит нас почему-то почвенное, патриотическое направление, ведь его главная идея – это запрет. Запрет, поскольку конкуренция немыслима – надо, значит, запретить. Мне-то как раз кажется, что лозунг Ильи Кормильцева, а на самом деле лозунг ещё и гораздо более старый, лозунг «детей-цветов» – «Запретите запрещать!» – он и есть идеальный лозунг для культуры.

Так вот, возвращаясь к теме Бродского и Маяковского. Произошла довольно сходная вещь, ведь Маяковский тоже был государством присвоен посмертно, живой Маяковский мешал это сделать. Правда, судьба Маяковского сложилась так, что он не успел эмигрировать (да и для него не было мысли об эмиграции), но он участвовал в построении страны, в которой не смог жить. Он застрелился. Это тоже вариант эмиграции, только эмиграции более бесповоротной и в другие, мне кажется, более кастальские, более райские места. То, что сделал Маяковский, достаточно очевидно – он дал этой власти всю её риторику, но жить в этой власти он не смог.

Мне кажется, что Бродский тоже в огромной степени дал девяностым и нулевым (а это, безусловно, одна и та же эпоха – эпоха упрощения, эпоха отказа от усилия), он дал этому времени максимум формул, а жить в этом времени не смог. И именно сейчас он поэтому объявлен лучшим и талантливейшим. И памятник стоит, и произошла практически канонизация, и на любую попытку критики патриоты кричат: «А ты кто такой?»

Та же история случилась с Маяковским, и Маяковскому пришлось, как вы понимаете… Лев Аннинский очень точно сказал: «Маяковскому придётся теперь реабилитироваться очень долго, потому что его насаждали, как Екатерина картошку». Реабилитироваться, конечно, не в смысле политических обвинений, а реабилитироваться в том, в каком бывает реабилитация тяжёлых больных. Нужно будет очень долго отмываться, отчищаться от тех пальчиков, которыми теперь захватали эту поэзию, от жирных пальцев Сталина, которыми захватали поэзию Маяковского. И я думаю, что моя книга частично послужит этой очистке.

И думаю, кстати говоря, конечно, что и Бродскому придётся очень долго ещё посмертно реабилитироваться, посмертно возвращаться к самому себе, потому что те люди, которые сейчас им размахивают, я думаю, они бы при жизни удостоились в лучшем случае пинка. В общем, кто чего бы удостоился – это вещь такая достаточно гипотетическая. Я просто хотел бы поблагодарить за наглядность.

Дальше я начинаю отвечать на вопросы, которые здесь в изобилии пришли. На этот раз, спасибо большое, их очень много. Я сначала то, что на «Эхе», а потом – то, что в личную почту.

«Похож ли Навальный на Фрица Гейгера?» Нет, конечно. Навальный похож на Андрея Воронина – человека, который медленно, а в последнее время всё быстрее (он очень быстроумен) учится каким-то новым для него вещам. Андрей Воронин – ведь очень адаптивное существо. А Фриц Гейгер – как раз, по-моему, совершенно застывшая функция, лишённая воображения.

«Согласно скверной традиции у нас в августе то „Лебединое озеро“, то дефолт, то война, то самосанкции. Что ждёт нас в этом августе, который уже через три недели?» Вангованием столь конкретным я стараюсь не заниматься – не потому, что боюсь ошибиться, а потому, что боюсь накликать. Меня в данном случае интересует больше другое: почему август? У меня было несколько публикаций на эту тему.