Один человек и один город

– На что?

– На меня.

На неграмотного ребенка, который с детства жил, как бог на душу положит?

– Ты стерла у мира память обо мне.

– Но я-то помню.

Это успокаивает. За неимением всего остального.

– Может, объяснишь, зачем?

– Потому что тоже разозлилась.

– Я сделал тебе что-то плохое тогда, в тот вечер?

– Ну-у-у…

– Не слышу ответа.

– Не тогда. Вообще.

– Каким образом? Я даже не знал о твоем существовании.

– Вот! Не знал… Этим все сказано!

Может и сказано, но звучит запутанной шифровкой.

– Ты всегда был на службах в соборе. Каждый раз. И всегда там, высоко-высоко, а нас туда не пускали.

Разве? Мне казалось, проход на галереи открыт для всех, просто никто не хочет карабкаться по крутой лестнице.

– Сразу было понятно, что ты особенный, можешь то, чего другие не осилят.

Примитивное представление. Хотя для Лил вполне естественное.

– Падре сказал, что ты – сын сенатора.

И солгал. В моем понимании. Да и фактически – тоже. А вот сам Мигель вряд ли видел разницу между мной и Генри.

– Ты был ближе всех к нему. К главному человеку в городе. И он послушал бы все, что ты говоришь.

Ещё одна ошибка. Наивная, но, как теперь выясняется, смертельно опасная.

– Нужно было только подойти к тебе, рассказать…

Та же тактика, что и у Эсты? Впрочем, она сработала бы. С сенатором совершенно точно: Джозеф, действительно, всегда внимательно слушал просителей. Когда они приходили, конечно – сам в народ отправлялся нечасто. Со мной же…

– Ты выбрала не лучший момент для разговора. Я тогда… Немного расстроился.

– Но ты говорил, о чем думал. И когда я это поняла, все вокруг и внутри заполыхало. Стало больно. Так больно, что нельзя было больше ничего почувствовать.

Состояние аффекта. Оно же – колдовской транс. Оно же – причина возникновения аномалии, излучающей непонятные волны.

– А потом ты убежала.

– Мне стало страшно. Я не помнила, что случилось, не помнила, почему оказалась в том саду, среди богатых людей. Меня бы обязательно забрали в полицию, если бы поймали.

И отправили бы в какое-нибудь исправительное заведение. Посадили в клетку.

– Ты боишься оказаться запертой?

– А ты? Не боишься потерять свободу?

А она у меня была когда-нибудь? Ни шагу в сторону от протокола. Ненавидишь, к примеру, церковные службы? Все равно обязан присутствовать. Презираешь добрую половину знакомых? Будешь мило улыбаться и кивать, как болванчик. Имидж, репутация, хорошие манеры – эта клетка не просторнее стальной или каменной. Даже если сам закрыл за собой замок. Зато теперь у меня этой самой свободы… Хоть залейся.

– Как-то не думал. Не было повода.

Фыркнула. То ли осуждающе, то ли разочарованно.

– Я не хотела навредить твоему другу.

Пожалуй. Мишенью он точно не был.

– Ты совсем его не помнишь?

– Ну, парень и парень, - пожала плечами. – Стоял рядом с тобой, говорил какие-то глупости.

Не помнит, точно. Хэнк никогда не опускался до глупостей. Вот и в тот вечер все его советы были исключительно разумны и полезны. И конечно, я не последовал ни одному из них. Как обычно.

– Ты вернешь его.

– Как? Я не знаю, что с ним случилось.

– Твоя воспитательница говорит, что это дух. Какой-то Папа вселился в тело.

– Если Папа, то он сам выбирает, что делать. Я тут ни причем.

Ну да, если говорить о лоа, все так и есть. А если вспомнить о «молли»? К сожалению, нет не то, что пользы, а даже смысла пытаться объяснять возможную физику необходимого процесса. Не поймет. Не те термины. В той же среде, что близка Лил, я плаваю, как топор. Остается надеяться, что хватит и намеков.

– Ты открыла для него путь. Показала, куда надо идти, где ему будет хорошо.

– Хорошо? - снова фыркнула. – Это же лоа, ему не бывает…

– Ну, место, где ему будет проще всего обосноваться. Подготовила почву. Так можно сказать?

– Можно.

Если бы можно было ещё убирать этот время от времени возникающий покровительственный тон… А, ладно. Пусть. Переживу.

– Вот он и пришел. И обосновался. Но, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше.

– А если он не захочет уходить?

– Пойми, тут все зависит от тебя. Больше, чем ото всех других.

– Ну да! Лоа легко позвать, но прогнать…

– Не надо прогонять. Нужно просто ещё раз проложить путь. Или сделать что-то, чтобы тут, в искореженном теле, ему было больше не так уютно, как раньше.

– Ты о чем это?

– Вернуть тело в прежний вид. Ясно? Всего лишь захотеть все исправить.

Опустила голову, побурчала, обращаясь к носкам своих сандалий.

– Не могу.

– Можешь!

– Да не могу! Я же тебе говорила… Парень. Твой друг. Его-то я совсем не знаю. Прежний, не прежний… А какой он вообще был?

Ого. Вот мы и приехали. Конечная остановка, все на выход.

* * *

– Долго же ходят молодые ноги! - пожурила нас Мари, встречая на пороге комнаты.

Пока мы добирались домой, мамбо времени зря не теряла: по воздуху плыл аромат кофе и каких-то трав, в сумерках занавешенных окон горели звездочки свечей, тонких и толстых, успевших заплакать пол молочно-белым воском.

– Все готово, можно начинать. И час подходящий, хоть и не ночной.

– Спасибо.

– Что-то не вижу желания, дети. Куда оно вдруг запропастилось? Потеряли по дороге?

Лил шмыгнула носом, предоставляя право ответа мне. Вернее, обязанность.