Один человек и один город

Рассвет подбирался к Вилла Баха медленно. Тащился по моим следам еле-еле, шарахаясь от глубоких теней. И пелена воздуха была все ещё темно-серой, когда я добрался до дома. Такой же грязной, как намерения тех, кто за ней прятался.

Путь к двери оказался отрезан сразу же – широкоплечей коренастой фигурой, которую легче было, пожалуй, перепрыгнуть, чем обойти. Кто-то тяжело задышал сзади, но обернуться, чтобы оценить масштаб неприятностей, я не успевал. Потому что вынужден был сосредоточить все внимание на человеке, лениво отклеившемся от стены и направившемся в мою сторону.

Его было видно плохо: утренние сумерки смазывали черты и детали одежды. Зато хруст молельных четок слышался очень отчетливо.

– Господь завещал нам любить ближнего своего.

Голос не слишком-то подходил к этим словам. Равнодушный, слегка визгливый. Но и повидаться со мной в такой ранний час явился кто угодно, только не священник.

– Но любовь никогда не приходит без боли.

В принципе, развитие событий можно было предсказать уже сейчас. Будут бить. Кандидат в битье – единственный. Я. Полюбопытствовать, в чем причина? А что ещё остается, чтобы потянуть время в надежде…

Да ну. Ерунда. Нет никакой надежды. Эста со своим патрулем далеко. Соседи у меня тихие, в чужие разборки не полезут. Тупик, в общем. Из которого хотелось бы уйти не сильно потрепанным – большего не прошу. Слышишь, Господи?

– И боль всегда оказывается доходчивее слов. Не так ли?

– Это все очень интересно, сеньор. Правда. Но место и время для душеспасительных бесед не слишком удачное. Не так ли?

Незнакомец улыбнулся. Так мне показалось. По крайней мере, раздавшийся звук напоминал смешок или что-то вроде.

– О, я не собираюсь никого спасать! Этим займется Он. Когда придет время.

Ладонь, обвитая четками, указала вверх. В ещё не проснувшееся небо.

– Я всего лишь укажу путь к очищению. И тот, кто способен внять, внемлет.

За спиной почувствовалось движение. Воздух всколыхнулся, по крайней мере.

– Внемлет боли, я правильно понимаю?

Новый смешок.

– И чем же я заслужил ваши труды по… э, наставлению меня на путь истинный?

– Даже самая жалкая божья тварь может огрызнуться. Но умная собака никогда не покажет зубы тому, чьи руки способны дотянуться до палки.

Понятно. Ничего конкретного мне не скажут. Не станут выдавать себя. Но какой-то знак должен быть. Иначе все грядущее избиение бессмысленно.

– А хозяина у приблудной собаки не будет никогда. Как бы она ни ластилась.

Намек на то, что меня некому защитить? Ой, спасибо, а то я не догадывался!

– Жаль только, что собака не знает, какой урок должна запомнить.

Незнакомец зло хрустнул четками. Но все-таки учел моё возражение и пояснил:

– Собака должна знать свое место и не тявкать пустые угрозы.

А, теперь все ясно. Угрожал я лишь однажды. И, как видно, вовсе не впустую, если водитель автобуса спустил на меня своих псов.

Но ситуация осложнилась. Мне ведь теперь не остается ничего, кроме воплощения слов в дело. И думаю, любитель слова божьего это тоже понимает. Значит…

Этот тупик – последний?

Жаль. Чертовски жаль.

– И кто будет моим учителем? Ты?

Ещё одно движение. По левому флангу. Оборвавшееся, когда сверху раздалось спокойное и многообещающее:

– Только дернись – получишь такой загар, что вовек не отмоешься.

Он стоял на балконе своего дома. Полупьяный, как и всегда, заметно пошатывающийся Фелипе Ллузи. И в руках у него, конечно же, была бутылка. С торчащим из горлышка фитилем. А в зубах мой названый отец держал хорошо раскуренную сигару.

– Так что, пошли-ка все вон отсюда. Да поживее!

Если эти люди и были трусами, то самую малость, потому что их вожак с минуту оценивал расстановку сил прежде, чем дать сигнал к отходу. И второе приглашение сверху предназначалось уже мне одному:

– А ты чего столбом застыл? Будешь ждать, пока они вернутся?

По лестнице я поднимался медленно. Словно старался оттянуть разговор. Вернее, необходимость сказать «спасибо» человеку, который только что спас мою жизнь. А когда добрался до комнаты, надобность в разговоре отпала сама собой: папаша Ллузи уже сопел в своем гамаке, любовно прижимая к боку бутылку. Без фитиля, конечно же.

Но поговорить все-таки пришлось.

– Что хотели эти люди?

Она вышла из теней, зябко передергивая голыми плечами. Настороженная. Хмурая. Некрасивая больше обычного.

– Покалечить. Или убить, что вероятнее.

– Почему?

– Имел неосторожность погрозить их дружку.

– «Воцерковленному»? Они не ходят теми же дорогами, что и мы. Ты не мог их встречать раньше.

Ну вот, давайте меня ещё в чем-нибудь обвиним. Особенно в незаслуженном.

– Да мне без разницы, кто. Я предупредил водителя автобуса, что надо работать честно, иначе можно потерять лицензию. И он воспринял меня всерьез. Прислал… Ты видела, кого.

– Они опасные люди.

– И это говорит та, от которой местная шваль шарахается, как от огня? А кстати… Ты же была здесь все это время. Правильно? Почему же не вышла? Глядишь, они бы быстрее испугались и разбежались.

Лил глубоко вдохнула и выпрямила спину.

– Они меня не боятся. И это плохо. Они должны признать истинную силу. И признают!