Один человек и один город

— А имени у него нет? Или должности? Ты все время избегаешь одного-единственного слова. Почему? Здесь — ладно, ещё можно бояться, что подслушают. Но когда рядом никого нет… Что тебе мешает? А в мыслях тоже всегда и только — «он»?

Выпивка начала действовать? Рановато вроде. Хотя, если присмотреться, Эста сейчас уже намного ближе, чем пять минут назад, к себе прежнему, настойчивому и напористому. Бесноватому, как выражается мой приемный папа.

— Это не имеет никакого значения.

— Для тебя? Хорошо. Но я хочу знать. Понимаешь? Мне надо знать. Мне.

— Так хочешь или надо? Ты уж определись.

Он открыл рот, осекся, махнул рукой и плеснул в кружку ещё рома.

— Значит, не скажешь?

М-да. Уперся насмерть. Придется все-таки пожертвовать пешкой, или как там это обычно называется в большой игре?

— Скажу.

Эста разве что не лег грудью на стол. Наверное, чтобы не пропустить ни единого звука.

— Честно?

— Как на духу.

Интересно, сколько минут он может вот так смотреть, не моргая?

— Ну?

— С этим человеком… с его образом у меня связаны воспоминания, которые я не хочу вытаскивать на свет божий снова и снова.

— Так вы все-таки…

— Он меня даже не помнит, Эста. Поверь. Помню только я. Все хорошее и все плохое.

Норьега вернул свою задницу на стул и уставился в кружку.

— Да, дела…

Впрочем, пешки оказалось мало, потому что через крохотную паузу возник новый вопрос:

— Было больно?

— М?

— Он сделал тебе больно, да?

Пожалуй, стоит выпить ещё.

— Ты ведь не жил в его семье. То есть жил, но не в семье, а как… Конечно, от тебя надо было избавиться к совершеннолетию!

— Эста.

— Чего?

— Твоё воображение…

И зачем я пытаюсь подбирать слова? Бесполезно ведь. Напрасный труд. Наверное, привычка, оставшаяся от прошлой жизни. Ну ничего, пройдет. Когда-нибудь.

— Слишком живое оно у тебя.

— Отсюда и все эти манеры, поведение, знания… Учителей приводили дом? Тайно, чтобы они даже не знали, кого учат?

Впору докатать бутылку в одно лицо и посылать за следующей.

И откуда Норьега берет все свои конспиративные теории? На работе от безделья листает бульварную прессу, что ли? И ведь объясняй, не объясняй — все едино. Мы могли видеться раньше. Вполне могли. Только он ни за что не вспомнит. И снимки в газетах, вытравленные из архивных материалов, ничего не решили бы, даже если бы сохранились в первозданном виде. Усилили бы подозрения, самое малое.

— Эста, можно, теперь я спрошу?

— А? О чем?

— Ты шел на назначенную встречу не просто так. С целью. Какой?

Он потер лоб над правой бровью.

— Я хотел сказать. Обо всем, что происходит. И о том, чего нет.

— Например?

Норьега выразительно взглянул на бутылку в моей руке.

— Понял, понял.

Чем хорошо опьянение? Мир консервируется. Окружающий. Если он и меняется, то ты этого блаженно не замечаешь. Пока не случается насильственного вторжения.

— Обновку обмываете?

Интересно, как смотрит достопочтенная Консуэла на то, что её любимый сыночек посещает питейное заведение? А, Карлито? Ответишь, если спрошу? Нет, не успею до следующей фразы незваного собеседника.

— А тебе впору. Кто бы мог подумать?

В сенаторском доме не было запретов. Вообще никаких. Зато присутствовал кодекс пристойного поведения. Пей, кури травку, води проституток — никто слова не скажет. Вот посмотрят на тебя осуждающе. Так, что сквозь землю провалишься. Ну или сам срочно отправишься копать яму, чтобы провалиться. Совершенно добровольно.

А Консуэла к тому же всегда была крайне набожной женщиной. Благоговейно чтящей заповеди, указанные в тексте прямо, и те, что обычно читаются между строк. И вот она бы точно не похвалила сына за появление в злачном месте. Тем более, что трезвым его сейчас никто бы не назвал.

— Гостей здесь угощают?

Третьего стула за столом не предусматривалось, но это не смутило Карлито: притащил из-за зеленой изгороди. Отсутствие кружки тоже не стало препятствием для присоединения к нашему банкету.

— Хорошо живете! Тут, наверное, пойла дороже не найдется. Эста, тебе что, жалованье повысили?

Ага. Спасибо, что просветил. Значит, выдачи денег на руки в конце недели можно не ждать.

— Чего такой мрачный тогда? Радоваться надо, петь и плясать!

Дела прислуги меня никогда не занимали. Есть досье, есть жизненно важные сведения, которые надо иметь в виду, и довольно. Незачем забивать голову бантиками и завитушками, наслаивающимися на личность по мере движения от рождения к смерти. Так проще. Понятнее. Но приходится признать, что этого развязного парня я никогда раньше не…

А ведь он сейчас бесится. Натурально. Не по нашему с Эстой поводу, и то ладно. Хотя, бог с ним, с бешенством: есть ещё кое-что. Новехонькое. Снисходительное превосходство. Кого над кем, спрашивается?

Если судить объективно, то Карлито стоит ниже Норьеги. В социальном смысле. Физически — да, основную часть жизни проводит в горах. Потому что там и родился. В поместье. Отвезли бы роженицу в центральный госпиталь, как, собственно, полагалось, стал бы типичным жителем Вилла Лимбо. Вот тогда водил бы дружбу с Эстой на законных основаниях.

Э, дружбу?

— Вы двое приятели? Нет, правда?