Один день из жизни Хрюши

— Жизнь хороша — когда лежишь не спеша, — радостно сказал Хрюша самому себе, и открыл глазки. Над глазками Хрюши висел бескрайне голубой купол неба с маленькой птичкой по центру. Птичка пела, и её нежные хрустальные трели маленькими ручейками стекали по куполу неба, приятно холодя Хрюшины уши. Хорошо поешь, Птица, — одобрил Хрюша и стал размышлять, а есть ли там что-нибудь дальше, за хорошо поющей Птицей и бескрайне-голубым куполом неба?

Полежав еще немного, Хрюша вспомнил, что он упал. — Не повредил ли я себе чего-нибудь в тот момент, когда уже перестал ощущать радость полёта, но еще не начал ощущать радость лежания? — встревожился Хрюша и осторожно пошевелил членами тела. Члены тела легко пошевелились в ответ, выказывая полную трудоспособность.

— Хорошо, что я на голову упал, а то мог бы сильно ушибиться, — весело сказал Хрюша и продолжил лежание, стараясь отгонять от себя всякие разные мысли, которые так и роились вокруг, словно мошкара на закате.

— Интересно, а на что же это я так хорошо упал, и на чём это я лежу таком мягком и пушистом? — зудела в Хрюшином ухе навязчивая мысль. Вскоре врожденное любопытство пересилило приобретенную с годами лень, и, поджав копытца, Хрюша плавно перекатился на бок. Повторно отворив глазки, Хрюша свернул рыло и начал детально изучать место предыдущей лежки. На месте предыдущей лежки находился квадратный шерстяной коврик, рыжий с темными полосками поперёк. С одного конца коврика торчали две когтистые лапы и длинный пушистый хвост, а с другого конца коврика торчали идентичные лапы, но без хвоста, а с оскаленной усатой мордой посередине. Оценив степень когтистости, усатости и хвостатости визуально изучаемого объекта, Хрюша пришел к выводу, что коврик принадлежит к семейству кошачьих. — Чем-то он мне напоминает нашего Учёного Кота, — приметил Хрюша, только тот, пожалуй, не такой плоский. — Что же это мы всё лежим, да лежим и даже словом не обмолвимся, — спохватился он и решил приступить к светской беседе.

— Хороший выдался денек, — с чувством сказал Хрюша и, не получив ответа, добавил погромче, — правда трошки жарковато. Коврик не отвечал. — Серьёзный какой товарищ, — с уважением отметил Хрюша, — зря рта не открывает. Надо бы спросить про что-нибудь такое серьезное, конкретное, а не тратить время на пустопорожнюю болтовню. — А в какую цену нынче минтай? — глубокомысленно произнёс Хрюша, непринужденно помахивая копытцем. Коврик продолжал хранить упорное молчание.

— Почему же он такой упёрнутый? Чрезмерно молчаливо-плоский? — допытывался про себя Хрюша. И допытался. Ужасная догадка, словно яркая вспышка в ночи, обожгла Хрюшину головизну. — Батюшки, да это же я его озадачил, с дуба упавши, охнул Хрюша. Положение становилось критическим. Учёный кот, превращенный Хрюшей в коврик из семейства кошачьих, не подавал признаков жизни. — Что же делать? Позвать на помощь?.. Оттащить кота в больницу?.. Да, но что скажут анималы? Каково будет общественное мнение? Какой-то самый заурядный, ничем себя не проявивший социальный изгой, свинского происхождения, грубо нарушил технику безопасности наддубного лежания, и, спровоцировав несанкционированный полёт собственного тела, не- предумышленно, но злонамеренно, произвёл тягчайшее задавление ни в чём не повинного, чья яркая, светлая, пронизанная бескорыстным духом научного энтузиазма и беззаветного сподвижничества на благо нации… столь нелепо и трагически… будет служить нам вечным укором.

— От этих мыслей Хрюше совсем поплохело. — Ай, ай, ай, — укоряясь завопил он, — нехорошо-то как получилось. — И, уткнувшись рылом в рыжую пушистость, Хрюша горько зарыдал. Слезы его, как два бурных горных потока, омывали кошачий коврик, растекаясь от центра к периферии, и, стекая по кошачьим усам, пропадали в густой траве. Омываемый горючими слезами коврик слегка пошевелился и недовольно замахал хвостом. Наблюдая за перемещением хвоста, Хрюша перестал плакать, и слабая надежда затеплилась в его душе.

— Может он еще не совсем того? — обрадовался Хрюша. — Но, как помочь усатому? Как оказать ему высококвалифицированную медицинскую помощь в полевых, вернее в болотных условиях, не прибегая к услугам профессиональных айболитов? Хрюша прикрыл глазки. Старая, полузабытая картинка медленно возникала перед ним.

Солнце трещало на раскалённом небе, как желток на сковородке. Скрываясь от жары в густых зарослях вечнозелёного лавра, трещали цикады. А под раскаленным небом мимо вечнозеленого лавра и вечно трещащих цикад, по каменистому берегу Тибра, обливаясь горячим потом шли суровые римские легионеры. На их мускулистых плечах возлежало тело римского гражданина, почти усопшего из-за чрезмерной любви к императору.