Один день мисс Петтигрю

Мисс Петтигрю, как в тумане, вошла в ванную. Мисс Петтигрю, как в тумане, открыла краны. Мисс Петтигрю, как в тумане, разложила мыло и полотенца. Она явно неправильно расслышала. Что-то случилось с ее слухом. Даже если она расслышала правильно, слова все равно не так складывались в ее голове. Она стояла, глядя на потоки воды, и чувствовала себя опьяневшей. Не от вина, а от радости и ожидания. От возбуждения, подобного которому она не ощущала прежде ни разу. Мисс Лафосс была распущенной женщиной, а ей было все равно. У мисс Лафосс было по меньшей мере два любовника, и кто знает, сколько им предшествовало, – а ей было все равно. У мисс Лафосс был где-то припрятан ребенок, которому требовалась гувернантка. А ей было все равно.

«Мне все равно, – подумала мисс Петтигрю, – даже если детей окажется двое».

С этой мыслью она вышла обратно в спальню.

– Все готово.

Мисс Лафосс исчезла в ванной. Мисс Петтигрю внимательно оглядела комнату. В ней царил беспорядок. Чулки разнообразных расцветок паутиной оплели ковер. Нижнее белье выплескивалось из ящиков и ниспадало со спинок стульев потоками шелка и кружев. Платья боролись за место на постели.

«Так, так, – подумала прежняя, вчерашняя мисс Петтигрю, покачав головой. – Какая неопрятность! Какая невоспитанность! Беспорядок. Безразличие. Дурное воспитание. Спальня порядочной дамы не имеет права находиться в таком состоянии».

Впрочем, ее немедленно перебили.

«Какой прелестный разор! – подумала новая мисс Петтигрю. – Какая очаровательная легкость! Торжество небрежности. Не следить за порядком. Не подчиняться приличиям. Долой порядочность».

Даже если бы ей выпало работать у мисс Лафосс гувернанткой, мисс Петтигрю была вполне уверена, что ни при каких обстоятельствах мисс Лафосс не стала бы заходить в ее собственную спальню, чтобы проверить, достаточно ли в ней чисто и убрано. То, что на свете были такие люди, как мисс Лафосс, наполнило ее сердце восторгом. Она просто стояла посреди комнаты и сияла, пока мисс Лафосс не вернулась из ванной.

На ней не было ничего, кроме нежно-розового шелкового халата. Двигалась она небрежно, и полы его иногда расходились, предоставляя мисс Петтигрю наблюдать безукоризненно гладкую кожу прелестно выточенных ножек. Лицо мисс Лафосс приобрело легкий румянец. Горячий пар взбил ее волосы в мелкие кудряшки. Восхищенная мисс Петтигрю выдохнула:

– Какая прелесть.

– О, – улыбнулась мисс Лафосс. – Благодарю, очень мило с вашей стороны.

Она беззаботно сбросила халат и принялась выбирать, что надеть вместо него. Мисс Петтигрю тихо ахнула, заморгала, зажмурилась, потом снова открыла глаза. Мисс Лафосс ходила по комнате, ступая легко и непринужденно, вовсе не предполагая, что этим нарушала чей-то душевный покой.

Мисс Петтигрю укоризненно обратилась к самой себе.

«Виновата не она, а я, – подумала она строго. – Нельзя быть такой ханжой. В человеческом теле нет ничего неприличного. Не сотворил ли его Всемогущий Господь, так же как и, скажем, наши лица? Несомненно. Стал бы Он создавать что-нибудь, что не казалось бы ему достойным? Разумеется, нет. Не придумали ли мы одежду только под влиянием климатических условий? Именно так. Все дело в мысленном подходе, и мой до сих пор был глупым и узколобым. На самом же деле ничего более очаровательного, чем мисс Лафосс сейчас в этой комнате, я в жизни не видела».

Мисс Лафосс тем временем рассматривала себя в зеркале, оценивающе и вместе с тем одобрительно.

– Не дело, конечно, так говорить, – сказала она, – но фигура у меня все-таки неплохая. Ведь правда же? В моей работе это важно. Теряешь фигуру, теряешь поклонников. Нельзя позволять себе расплываться.

– У вас самая красивая фигура, какую я только видела, – сказала мисс Петтигрю.

Мисс Лафосс просияла.

– В самом деле? Как мило с вашей стороны говорить так. Вы кому угодно поднимете самооценку.

Она наконец выбрала и надела что-то шелковое, отделанное кружевами. Мисс Петтигрю облегченно вздохнула. Она готова была расширять свой кругозор, но предпочла бы, чтобы он расширялся не с такой скоростью.

– Какой беспорядок, – воскликнула мисс Лафосс. – От меня ушла горничная, а я сама никогда не умела выбирать одежду так, чтобы она потом не валялась повсюду. Однако какое из платьев?

Она держала в руках два, и оба были умопомрачительно прекрасны. Ни одна кинозвезда не отказалась бы от таких платьев. Одно, на темно-синем чехле, взрывалось буйством красок. Другое, напротив, было черным, с серебряным обхватывающим воротником и широкими прозрачными рукавами, пристегнутыми к запястьям серебряными браслетами, и серебряным же узким поясом. Мисс Петтигрю нравилось и то, и другое. Ей было все равно, какое наденет мисс Лафосс, но она приняла серьезный вид, торжественно кивнула и решительно указала на черное. Черное идет ко всему.

– Черное, – сказала она. – Со светлыми волосами, светлой кожей и синими глазами… превосходно.

Мисс Лафосс влезла в черное платье. Мисс Петтигрю помогла ей застегнуться.