Один день, одна ночь

Вот они, два друга, талантливые, беспокойные, рефлексирующие. Да, неудачники, но неудачи их происходят именно от таланта – ведь это все равно что жить с ободранной кожей! Они не могут приспособиться, ну и что?.. Они и не должны приспосабливаться, мир должен сам оценить и принять их – за талант, страдания и муки. Если мир не замечает, ну что ж! Это не их вина, это беда окружающих.

Они рассказывали друг другу какие-то небылицы, не слушали и не верили ни слову, но это им решительно не мешало. Они были как будто последние из могикан, не отравленные деньгами и жаждой признания. Они постоянно боролись – с продюсерами, слушателями, женщинами, читателями, редакторами – и уверяли один другого, что у них такая судьба, быть одинокими и отвергнутыми.

Много лет Артему это нравилось. По крайней мере, Паша виртуозно объяснял ему, что он ни в чем не виноват, а бесконечные неудачи – удел любого таланта и поделать тут ничего нельзя. А раз нельзя поделать, то не стоит и пытаться.

А потом... надоело что-то.

Артем сильно устал, и выжженная пустыня за плечами перестала казаться ему романтичной и привлекательной. Взятая на себя роль одинокого всадника, который бредет по обочине, отпустив поводья, лошадь уже почти падает с голоду, а по дороге со свистом проносятся события, люди, интересная работа, со временем стала казаться ему... чужой. Не его.

Как будто он актер, вызванный «на замену»: и роль не его, и костюм маловат, и башмаки жмут, и текста он не знает!

Черт возьми, иногда думал Артем, рассматривая Пашину желтую отечную физиономию, неужели и я такой?! И у меня впереди все то же одиночество, тексты «в стол», узкая комнатушка с диваном в отвратительных пятнах, ненависть к себе, а заодно и ко всем окружающим, смертная тоска?..

Очень осторожно, очень робко он попробовал жить как-то по-другому, но ничего не выходило, ничего!.. Падающая с голоду лошадь неизменно сворачивала на обочину и плелась по ней кое-как, из последних сил.

Потом случились два события, две катастрофы.

Встреча и прощание.

Артем встретил Настюху, такую же несчастную, одинокую и пропадающую, как он сам, и понял, что должен ее спасти! Ну, хоть кого-то же он должен спасти!..

А Паша в то же самое время бросил Лену, которая родила от него мальчишку. Лена приехала в Питер из города Остров, работала музыкальным редактором на радио, снимала комнатушку на Охте, до слез обожала Пашу и тоже мечтала его спасти.

Спасала она его по-всякому: пыталась пристроить на радио, знакомила с какими-то продюсерами, силой вытаскивала из Интернета и из запоев, мчалась по первому зову на Садовую и по первому же приказанию убиралась к себе на Охту.

А потом родила, и Паша объявил ей, что им необходимо расстаться.

Он обещал помогать, если у него будет такая возможность. Он обещал навещать ребенка, если у него будет время. Он обещал принимать участие в воспитании, если у него появятся силы.

– У ребенка должен быть отец, я все понимаю, – сказал Паша Артему, когда тот примчался в Питер. – И у него есть отец! Но жить с ней я не могу. Я не могу, ты понимаешь?! Я до сих пор еще не разобрался в себе, а тут какой-то ребенок!

– Не какой-то, а твой, – поправил Артем, и у него зашумело у голове. – Это же твой ребенок!..

На это замечание Паша фыркнул и разразился речью о том, что он так не договаривался, он ничего не знал, его обманули. А когда узнал, аборт делать было поздно, да и Ленка, дуреха, ни за что не согласилась бы на аборт, вот теперь пусть и расхлебывает кашу. Она же сама заварила!..

– Это не каша, – выговорил Артем с усилием. – Это ребенок.

Паша продолжил в том смысле, что никто никому ничего не должен, уж он-то точно знает, и Артем поймал себя на том, что едва удерживается, чтобы не съездить ему по физиономии.

От ненависти у него сводило затылок, и руки стали мокрыми.

Он очень хорошо знал, что это за жизнь – одна женщина и один ребенок. Или два ребенка.

Отец погиб, когда ему был год. Пошел с мужиками на лодке и утонул в Байкале, и мать осталась одна. Не было войны, революции и голода. Просто не стало отца.