Один день солнца (сборник)

слышала Егоровна за спиной, топая к служебке.

3

…Черенков проснулся. Он лежал, не шевелясь, не открывая глаз, и прислушивался. Во рту было сухо и горько, голова трещала. Так, впрочем, по утрам было всегда, если он терял меру и пил все подряд — и белое, и красное. Дома об этом постоянно напоминала Фаина. Здесь ее не было…

За спиной — Черенков лежал, оборотясь к переборке, — кто-то помешивал чай — ложечка тонко позвякивала о стенки стакана. «Уже чай разнесли… Сколько же сейчас?..» Он решил посмотреть время, сунул руку под голову — нащупал расческу, платок… Потом, еще не особенно беспокоясь, привстал и повернул подушку — часов под нею не было. Не оказалось их и под матрасом, в изголовье, и в складках пододеяльника и простыни, не оказалось и на полу, — могли ведь и свалиться…

…Егоровна наполняла третий поднос: нацедила из старенького фарфорового чайника густой заварки — на палец, кинула в стаканы ополоснутые ложечки и вышла к титану за кипятком.

В тесном проходе еще толпился народ — работал только один туалет. Второй Егоровна закрыла — там протекал бачок, с потолка капало.

— Чаек еще будет? Не кончается? — как-то мягонько спросила ее дородная женщина в шелковом халате, стоявшая в очереди последней.

Егоровне послышалась в голосе какая-то угодливость, и ей это не понравилось: чай — это ее работа, и она всем разнесет, кто хочет… И заварит как следует, на этом грех экономить.

— Пока есть, — неопределенно ответила она, — вставать надо раньше…

Женщина неожиданно обиделась:

— Это что, тоже входит в ваши обязанности — устанавливать, когда людям надо вставать?

«Господи, бывает же: с одного слова — в лай. А как мягко стелила…»— подумала Егоровна, а вслух, тоже осерчав, ответила:

— А как бы вы без нас вставали, хотела бы я знать? Куда бы девались? Как будильники ходим — будим, всю ночь, не проспал бы кто…

— Я не о ночи, я вообще, — сказала примирительно толстуха.

— Дело ваше: спите, если хотите. Я тоже только об чае говорю.

В очередь в туалет встал еще один из запоздавших.

— Там часы украли, — сказал он, кивая в глубину вагона, — золотые.

— Что вы говорите?!

— Да, ночью.

— С руки срезали?

— Я не знаю, украли…

Егоровна, вместо того, чтобы идти с чаем к пассажирам, вернулась в служебку и поставила поднос на столик. Молча села.

— Что там еще? — спросила Люда, готовая тотчас пойти в коридор и установить порядок. Подошло ее дежурство.

— Кража у нас, — глухо отозвалась Егоровна. — Пойди разнеси, — указала она глазами на стаканы с чаем.

— Что украли? Чемодан? — зло спросила Люда. — У кого?

Егоровна, ничего не отвечая, качала головой.

— Нечего ушами трясти. Мы им не сторожа, — Люда была возмущена в первую очередь людской беспечностью. — Раскидают вещи по полкам, а потом сами не знают, где что, и паникуют. Как в тот раз… Ученая-то? Сколько нервов помотала нам со своим ящиком? Коллекция, коллекция! А он — через два купе, на самом верху, туда ей и клали, когда садилась. Тьфу!.. А оркестр? Ансамбль-то? Напились до чертиков, а потом, говорят, шмон во всем вагоне будем делать — динамик не найти. А приносили вы его в вагон? Это что — иголка? Вы сами себя сперва посчитайте — все ли. Они ведь и сами, паразиты, ничего не помнили. А пластинки показывали: на весь Союз, дескать, записывали их!.. Так сколько мы переживали? — Люда решительно взялась за поднос — Пусть кладут на место. Если ценное — под себя, специальный ящик сделан, оттуда никто не возьмет. А мы не сторожа: один в карты играет — смотри, второй вещи не туда кладет — смотри…

Вернулась она скоро. Доложила:

— Часы, тетя Сим. Только какие-то очень дорогие, может — дарственные. И божится, что утащили: некуда, мол, деться было с вечера. Всё уже обыскали. А я говорю: ищите еще, уже были такие случаи, когда теряли да находили.

— Кто хоть? У кого украли? — спросила Егоровна мрачно.

— На семнадцатом месте, мужчина такой…

— A-а, — Егоровна отозвалась, словно была готова к такому ответу, — северянин.

Люда взяла со стола парусиновый складень, где хранились билеты, развернула его и извлекла из семнадцатой ячейки свернутую бумажку.

— Точно, из Мурманска едет, с пересадкой. Остановку в Москве делал.

Егоровна махнула рукой:

— Да я знаю.

— Ночью, говорит, украли. Под подушку, говорит, положил, а утром сунулся, — а там пусто.

Егоровна вздохнула и принялась мыть грязные стаканы. Люда поправила постель, подоткнула под тюфяк одеяло.

— Тетя Сим, ложитесь-ка. Мы-то тут при чем?

— При чем… Все равно виноватые. Он еще к бригадиру пойдет…

— Пойдет, он говорил.

— А что бригадир? — Егоровна оставила стаканы, повернулась к Люде и продолжила таким тоном, будто та и была ее начальником — Что я — рожу ему часы? Может, свои отдать? Дак у меня их нету.

Мокрыми пальцами она торопливо отстегнула ремешок, сняла с руки Людины часики и протянула хозяйке.

— А эти не мои.

В дверь служебки постучали, и тут же она отворилась. За нею стоял Черенков.

4